Шарады любви - Джейн Фэйзер

Он повернулся и направился в библиотеку, на ходу поглаживая спинку сына, сразу же переставшего кричать. Даниэль последовала за мужем.

— Джастин, извините меня, но я не могу больше такого терпеть, — заявила она, закрыв за собой дверь. — Ники плакал несколько часов, пока та женщина сплетничала на кухне. А потом она заявила, что для ребенка только полезно, когда ему не дают того, чего он хочет. Иначе, сказала она, его можно испортить! Как только у нее язык повернулся вымолвить такое! Стоило мне уехать на пару часов, как моего ребенка начали мучить!

Малыш тем временем с требовательным криком потянулся за стоявшей на столе большой круглой печатью. Джастин проследил его взгляд и придвинул печать на самый край стола. Николас тут же схватил ее и засунул в рот. Джастин осторожно отобрал «игрушку» и вытер катившиеся из больших глаз слезы, а также мокрый, похожий на пуговицу нос малыша. Взглянув еще раз на сына, граф убедился, что он вылитая мать. Линтон улыбнулся жене:

— Не надо все так драматизировать, Даниэль.

— Я ничего не драматизирую, Джастин. Эту женщину надо уволить. Она не умеет ухаживать за ребенком.

— Может быть, она не подходит для нашего малыша. В других домах ею были очень довольны. У вас слишком высокие требования, любовь моя. Я не собираюсь с вами из-за них ссориться, но этой женщине надо сполна заплатить и дать хорошие рекомендации.

— Имейте в виду, что я не потерплю такого издевательства над ребенком! Он еще очень маленький! И когда меня нет дома, нянька обязана точно выполнять мои указания. Николас ни минуты не должен чувствовать себя несчастным!

Джастин был готов согласиться с женой. Ребенку действительно исполнилось только четыре месяца, но все же Даниэль должна понять, что из этого мальчика вырастет граф Линтон, и он, Джастин, не позволит ей вечно водить сына на помочах и кудахтать над ним!

Тут малыш посмотрел на отца и улыбнулся ему. Джастин сразу же позабыл все свои педагогические размышления и уткнулся носом в детскую щечку. Даниэль, с умилением посмотрев на эту сцену, на цыпочках вышла из библиотеки.

Через час она просунула голову в дверь:

— Джастин, я съезжу в Стиплгейт к Ваучерам. К ним переехала тетка, и жить стало очень тесно. Насколько я знаю, тетя Тереза очень любит детей и умеет с ними обращаться, поэтому я хочу предложить ей переехать к нам и стать няней Ники.

— Раз так, я поеду с вами, — твердо сказал Джастин, вставая со стула и передавая жене ребенка. — Возможно, эта поездка не относится к категории обычных ваших вылазок, но все же я не хотел бы отпускать вас одну.

— Хорошо, — ответила Даниэль, слегка пожав плечами. — Я положу Николаса в кроватку и попрошу Молли за ним посмотреть.

Тетя Тереза с радостью согласилась переехать в дом Линтонов и взять на себя заботу о Николасе. Домочадцы Джастина очень скоро привыкли к пожилой француженке, лишь немного говорившей по-английски. Последнее, однако, не мешало ей точно излагать свои просьбы и следить за их выполнением. Все пошло как по маслу. Николас привязался к новой няньке, Даниэль успокоилась, Джастин же был доволен, наверное, больше всех. Появление Терезы в доме положило конец бесконечным волнениям жены за ребенка во время ее отлучек и позволило ей снова начать делить с ним супружеское ложе.

Между тем новости из Франции становились все более тревожными. Король Людовик XVI, согласившись на принятие Конституции, стал сплошь и рядом пользоваться правом вето, что вызывало всеобщее раздражение. Одновременно на окраинах Парижа зрела ненависть роялистов к новому режиму, грозя перерасти в бунт.

Как и предсказывала Даниэль, французские аристократы стали покидать родину, несмотря на статью Конституции о конфискации всей собственности эмигрантов и объявлении их самих предателями. Нельзя было забывать, что последнее автоматически влекло за собой смертную казнь. Но эти люди уже сделали в своей стране все возможное для сохранения монархии, и потому оставаться дальше во Франции для них было равносильно самоубийству. За границей государства тонкие струйки эмигрантов постепенно сливались в мощный поток. Родилась идея создания контрреволюционной армии, которую некоторые горячие головы уже видели вторгающейся с обнаженным мечом во Францию.

Дом Линтонов быстро превратился в настоящий форум для дискуссий и выработки планов. Практически все новые французские эмигранты, ступившие на английскую землю, первым делом попадали именно сюда. Джастина это вполне устраивало: пока его жена содержала подобный политический салон, у нее не оставалось времени для филантропических поездок по городским трущобам. Джулиан и его друзья тоже принимали самое активное участие во всех этих жарких дебатах и даже помогали устанавливать связи с другими подобными салонами. Что особенно забавляло Джастина, так это энтузиазм, с которым они предлагали эмигрантам не только финансовую поддержку, но и свои мечи, если таковые понадобятся.

Но больше всего его удивила реакция на эти домашние сборища самой Даниэль. Она высказалась начистоту в один из холодных мартовских дней во время их очередного визита к премьер-министру.

— Это же смешно, Питт, — говорила она раздраженным тоном, ходя из угла в угол по библиотеке премьера. — Очень хорошо иметь идеалы, но только тогда, когда они не заслоняют собой реальные проблемы. Я охотно слушаю напыщенные речи и бессвязный лепет этих людей, иногда даже предлагаю свои планы победного реванша. Но эмигранты никогда не примут эти планы, так как выполнять их надо немедленно. Потом будет уже поздно.

Питт переглянулся с Линтоном и сказал:

— Вы не могли бы объяснить все это чуть подробнее?

— Ах, неужели я говорю настолько непонятно, сэр? Вот уж не считала вас таким тугодумом!

— Даниэль, ведите себя прилично! — упрекнул жену супруг, хотя и привыкший к ее манерам, но все же шокированный подобной грубостью.

Щеки Даниэль вспыхнули румянцем:

— Извините меня, сэр. Это из-за нервов. Я не хотела вас обидеть.

Уильям Питт не смог удержаться и рассмеялся. Он представил себе на месте разгневанной молодой женщины кающуюся маленькую девчушку, обещающую родителям непременно исправиться.

— Умоляю, не придавайте этому значения, — успокоил он Даниэль. — Конечно, я вовсе не хочу выглядеть тугодумом, но все же попросил бы вас подробнее объяснить мне вашу мысль.

— Она, вообще-то говоря, довольно проста… О, Джастин! Не надо так на меня смотреть. От вашего взгляда у меня в голове путаются мысли.

— Вы мне льстите, мадам, — отозвался Линтон.

Даниэль посмотрела на мужа и глубоко вздохнула:

— Эмиграция обостряет в людях жестокость и подозрительность. Уже сейчас здесь говорят о том, будто Париж наводнен вооруженными шпионами контрреволюции. Подозревают, что секретные агенты прячутся в винных погребах Тюильрийского дворца, переодеваются в форму национальных гвардейцев и плетут заговоры с целью убийств патриотических лидеров. Здешние горячие головы никак не могут понять, что народ отомстит не только самим заговорщикам, но и членам их семей. Во Франции лишения званий и аресты происходят каждый день. Поместья подвергаются нападениям мародеров, как во время войны. А идиоты, которые собираются у нас дома, только болтают и спорят, а практически ничего не делают.