Письма с фронта. 1914-1917 год - Андрей Снесарев

Осип поднимает какой-то лист с рисунками, находит на нем девочку с подстриженными волосами и показывает мне: «У Еички так же теперь волосы напереди обрезаны… похожа на нее…» Посетил окопы, затем прошел вперед в заставу, а от нее еще дальше – в полевой караул. В ста шагах перед ним лежит труп мадьяра, пытавшегося ночью подойти к караулу. Говорю им: «Что же вы его не похороните; вонять будет». Старший улыбается: «А може, Ваше Пр[евосходительст]во, евойные придут, чтобы его похоронить, а мы их сцапаем». Соглашаюсь с дельной мыслью. И остается лежать труп в качестве приманки для чувства своих сородичей… не попадутся ли? После прогулки лег в 21 час и проспал почти до 8 сном праведника. В одну ночь как-то видел, что меня взяли в плен (вероятно, от воспоминаний о Григорове), и проснулся весь потный… А жить в плену? Это ужасно до невероятия. А между тем, сколько раз я был недалек от этого. Давай, золотая, твои губки и глазки, а также троицу, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу и маму, кланяйся знакомым. А.

2 сентября 1916 г.

Дорогая моя женушка!

Посылаю тебе ряд карточек: пушки – для сынов, а виды – для тебя с дочкой. Виды относятся к той местности, о которой я тебе писал… помнишь мосты, на снимках виден только большой. У нас последние два дня идет дождь, а на позициях, где повыше, он обращается в мокрый снег. Приказываю у себя топить, благо дров – хоть отбавляй, и в моей комнатке уютно и тепло. И среди этой дикости вчера, напр[имер], офицер, выйдя на охоту, видел оленя с 7 ветками на рогах – бывают курьезные сюрпризы; за столом в качестве третьего мы каждый день имеем свежую малину с молоком. Ее в лесах здесь пропасть, и, несмотря на холода, она держится и будет еще долго держаться. Малина необыкновенно сладкая и ароматная. Мы смотрим на нее как на подарок Неба нам, окопным жителям. Кроме малины есть в лесах ежевика и земляника, но мы ее не получаем.

Попались мне приложения за 1913 год к «Ниве» и роман Гиппус «В паутине любви». Прочитал… старого типа стряпня со злодеями и со сплошь красивыми женщинами, из которых одни сияют добродетелью, а другие удручают своей безнравственностью и злодеяниями. В приложениях есть кое-что занимательное, особенно среди научных очерков. Хороши следующие строфы Альф[реда] де Мюссе:

C’était un mal vulgaire et bien connu des hommes,

Mais, lorsque nous avons quelque ennui dans le coeur

Nous nous imaginons, pauvres fous que nous sommes,

Que personne avant nous n’a senti la douleur.[27]

Эти стихи были хорошо вставлены в небольшой и грустный рассказец «Астры».

Все, что читаешь, читал когда-то раньше, но теперь де лаешь это иначе, особенно когда имеешь перед собою научно-попул[ярные] очерки: все недостатки, шероховатости, натяжки или наивности (особенно вранье) видишь ясно, словно духовный глаз вооружен огромной лупой, но все же читаешь снисходительно и не без интереса… больно уж скучаешь по чтению. Мои математические книги застряли с двуколкой, и у меня совершенно нет никакого материала. Леля наконец-то выбралась на фронт. Буду жить надеждами, что выйдет так, как ты ожидаешь… отчего же нет. Ошиблась ты только в одном, что это от нас близко… мы теперь в такой глуши, что добраться до Лели нам невозможно, это дальше, чем до Петрограда. Во всяком случае, как только узнаю точно Лелин адрес, пошлю туда специального человека. Послать сейчас Осипа не мог, так как письмо о прибытии Лели в Подволочиск 2.IX получил вчера вечером, т. е. 1.IX. Во всяком случае, у Лели товар не пропадет, и мы его с Осипом рано ли, поздно ли получим.

Сейчас солнце выглянуло из-за туч, и окружающая меня панорама стала веселее и приветливее. Выше меня, на пригорке, освещенные солнцем, пасутся среди развешенного белья лошадки конных ординарцев, люди поправляют промокшие крыши своих землянок, в двух местах струится к небу сизый дымок… Игнат рад пригожему дню и занят возле конюшни мойкой моего белья; на нем белый передник; какой-то солдат тоже лезет с руками в его кадушку; вероятно, помогает или моет свое… мягкий Игнат никогда не прогонит. Осип с одним азиатом проехали мимо, у азиата в руках коса – значит, поехали косить сено.

Сейчас ты в Петрограде, и я жду от тебя интересных новостей. Там ты, вероятно, узнаешь, каким образом провалились мои кандидатуры и кто оказался моим удачливым заместителем. Только что получил сведение, что мне намечается какая-то продолжительная командировка и я должен экстренно выехать… Что еще это за новость? Сейчас приказываю Игнату прекратить мойку белья (что он встречает с кислой миной) и готовиться к отъезду. Что это такое – буду тебе писать.

Давай твои глазки и губки, а также самое, а также троицу, я вас обниму, а также расцелую и (что это все «а также») благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу, маму, клан[яйся] знакомым. А.

8 сентября 1916 г.

Дорогая женушка!

Не писал тебе 5 дней, занят целый день, сплю часов 5–6, не более. Сегодня, при посещении мною позиций, тяжелый снаряд разорвался от меня шагах в 10–12. Со мною были 2 офицера и 5 н[ижних] чинов. Мы были прежде всего оглушены, и кто присел, а кто прилег (вероятность поражения уменьшается в 8 раз). Когда осколки и земля облеглись, я сказал людям: «Ну, братцы, перекрестись, Бог помиловал». И мы все, как один, перекрестились, а затем затрещали как сороки, засмеялись: в каждом из нас бурлило веселое чувство жизни, еще только что угрожаемой и теперь возвращенной…

Твою телеграмму о том, что Генюша – второклассник, получил и очень рад. О моем новом поручении говорить в письме не могу, а сколько оно будет продолжаться, не предвижу; я написал Савченке, чтобы он отпускал Осипа в Петроград. От него кое-что можешь узнать. От тебя писем еще не получу дня 3–4, но зато, вероятно, потом целую кипу. Воображаю, каким фертом ходит теперь Генюша.

У нас сейчас погода дивная, хотя холодновато. Живем в чем-то вроде барака: то холодно, то – если натопим печь – жарко. Я взял с собою Игната, и он чувствует себя одиноко; все ему как-то не по себе. Я с утра до вечера на наблюдательном пункте или на позициях, возвращаюсь с темнотою и тотчас же за бумаги. Немного с ним поговорю, чтобы выслушать его впечатления. Сегодня он приплелся на наблюдат[ельный] пункт, чтобы устроить мне чай, но и там много меня не видел: я скоро ушел в окопы.

Картины кругом удивительные, но любоваться некогда. Тут к обычным горам присоединились еще покрытые снегом, виднеющиеся вдали на фоне более близких серо-зеленых гор. Чувствую себя хорошо, хотя иногда пробует заболевать голова, но на нее не смотришь, и она как-то сама и перестает. Лошадей своих я с собою не взял и теперь езжу на переменных. Надо писать назавтра приказ.