Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии - Михаил Майзульс

Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Latin 18014. Fol. 82

Справа: Часослов. Нидерланды, ок. 1490 г

Baltimore. The Walters Art Museum. Ms. W. 435. Fol. 88

Изображения этого действа очень похожи на средневековые игры, известные по маргиналиям в рукописях XIII–XV вв. (II.4.8 справа). Они были устроены как что-то среднее между современными «салочками» и «жмурками». В одном варианте вóда (по-французски его называли «лягушкой» – grenouille) садился на землю или на скамеечку, а остальные игроки, кружась вокруг, осыпали его насмешками, награждали тумаками, кривлялись и дергали за волосы. Его цель состояла в том, чтобы, не вставая с места, ухватить одного из обидчиков или обидчиц, и тогда попавшийся занимал его место. В других вариантах – они известны как «горячая рука» (la main chaude), «кто ударил?» (que fery?) или «жучок» (hautes coquilles) – вода прятал голову в одежду другого игрока либо ему накидывали на лицо капюшон. И он тоже должен был ухватить обидчика или догадаться, кто его ударил, только вслепую. Важно, что в некоторых трактатах, проповедях и мистериях унижения, которым Христос подвергся после ареста, прямо уподоблялись такой игре. В этих текстах мучители соревновались друг с другом в жестокости, спорили о том, кто из них ударит сильней, и вели радостный счет пощечинам, зуботычинам, пинкам и насмешкам. Например, во французской «Книге Страстей» (Livre de la Passion), созданной в середине XIV в., было сказано, что после ареста в Гефсиманском саду истязатели (tirans) накинули Христу на лицо шаперон (капюшон с длинным шлыком) и устроили с ним игру под названием chappefol[788].

Второй евангельский эпизод, где насилие срастается с осмеянием, а осмеяние превращается в инструмент насилия, – коронование Христа терновым венцом. Эта сцена происходит уже в претории у Пилата, т. е. у римлян. «Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк и, раздев Его, надели на Него багряницу; и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове. И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие» (Мф. 27: 27–31; ср.: Мк. 15: 16–20; Ин. 19: 2).

На изображениях этой «коронации», созданных в позднее Средневековье, истязатели разыгрывают театрализованное действо, в котором физическая мука (острые шипы впиваются Христу в голову) сплетается с измывательством. Один из мучителей, встав на колени, вручает узнику, словно царю, «скипетр» – тростинку. Нередко среди истязателей Христа и вовсе появляются шуты или воины, одетые по-шутовски: в двухцветную одежду, воротник с бубенчиками или колпак с ослиными ушами (II.4.9)[789]. Их присутствие напоминало о том, что убийцы мессии, пришедшего спасти всех людей от бремени первородного греха, и все язычники, иудеи и еретики, которые отказываются в него (правильно) верить.

II. 4.9. Иудеи приводят Христа на суд Понтия Пилата. Справа от Спасителя стоит человек, одетый в желтый шутовской наряд поверх воинского доспеха.

Часослов. Лондон. Ок. 1415 г.

London. British Library. Ms. Add. 50001. Fol. 19

Благодаря тому что насилие над телом Христа в позднесредневековом искусстве так часто сопровождались его унижением и осмеянием, иконография Страстей превратилась в настоящую энциклопедию агрессивных и непристойных жестов. Они были призваны выразить ненависть и презрение римлян и особенно иудеев (их считали главными виновниками распятия) к Иисусу. Поскольку изображение по определению немо, эти жесты позволяли зрителю «услышать» издевательские реплики, которые Христу бросали воины во время ареста у Каиафы и у Пилата, или крики иерусалимской толпы. На некоторых образах жесты дополнялись репликами персонажей, которые писали прямо по фону, поверх фигур, или помещали в специальные свитки[790]. Однако чаще всего слова не вставляли внутрь изображения, а лишь подразумевали.

Изображая издевательства, которым воины еврейских первосвященников и римского прокуратора подвергли Богочеловека, художники и скульпторы, конечно, опирались на Евангелия, но еще в большей степени на страстны́е трактаты и мистерии, каким в XIII–XV вв. не было числа. Они не только сводили рассказы четырех евангелистов в один нарратив, но и дополняли его массой новых, все более жестоких и порой физиологичных подробностей. Описывая унижения, которым Спаситель подвергся от рук иудеев и римлян, многие позднесредневековые клирики стремились вызвать у читателей, слушателей или зрителей ненависть к иноверцам, прежде всего иудеям, жестоковыйным потомкам богоубийц. Но одновременно они использовали евангельские события как инструмент моральной проповеди, обращенной к их пастве – христианам.

Описывая бесчестье, которому иудеи подвергли Иисуса, страстны́е трактаты противопоставляли его безгрешную чистоту и нечистоты (слюну, экскременты), которыми они пытались его осквернить[791]. Откроем «Размышления о жизни Христа»: «Прекрасное лицо, красотой превосходящее сынов человеческих, покрыто плевками, разбито кулаками и выставлено на посмешище. Так и написано: И начали плевать на Него и ударять Его и насмехаться над Ним, говоря: прореки, кто ударил Тебя»[792]. Ту же тему продолжает «Житие Христа», которое около 1374 г. написал немецкий монах-картузианец Лудольф Саксонский. По его словам, уже в доме первосвященника Каиафы стража стала плевать в лицо Иисуса и всячески над ним насмехаться (illudebant)[793].