Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

р. при условии, если Вы предоставите письмо, ответом на которое является рукопись А. Белого.

Надеюсь, что Вы не замедлите в исполнении этого условия.

Всего Вам наилучшего,

Директор ЛМ Влад. Бонч-Бруевич[1249]

Перцов ответил незамедлительно, уже 16 февраля, выполнив поставленные ему условия и уточнив жанр и обстоятельства написания Белым этого текста:

Многоуважаемый Владимир Дмитриевич!

Благодарю Вас за сообщение относительно рукописи А. Белого. Письма моего к нему, которое Вы предполагаете как ее первопричину, не существует: рукопись эта была написана Белым как ответ (или, вернее, ответное изложение его взглядов) на две мои краткие записки, которые я послал ему, как резюме наших многих разговоров в Кучине (в 1927–28) и моих философских высказываний.

Эти записки при сем прилагаю (копии, ибо это были выписки из моих записных книжек, — отсюда и их фрагментарность). Записок этих было две — на совсем разные темы: 1) о системе гносеологии, и 2) о системе метафизической морфологии (которую я называл тогда «пневматологией»).

Отсюда и соответствующая двойственность рукописи Белого: сперва он излагает свои гносеологические взгляды (в полемике с Кантом), — потом переходит к метафизической части, отвечая главным образом на последний § 5 этой записки (и на наши беседы) и раскрывая по этому поводу свои антропософские взгляды. <…>

Вот все, что я Вам могу передать, но и возможно, этого вполне достаточно, так как сопоставление моих записок и рукописи Белого разъясняет ее генезис.

Всего хорошего!

Уважающий Вас

П. Перцов <…>[1250]

Сделка состоялась. «Рукопись Белого я продал за 250», — сообщал он Максимову[1251]. Рукопись была присоединена к сформированному еще при жизни писателя фонду Андрея Белого, а потом вместе со всей рукописной частью фонда передана в РГАЛИ (тогда — ЦГАЛИ).

Две краткие записки, которые Перцов тоже предоставил в Литературный музей, зачислили в раздел эпистолярия, присоединив к письму Перцова Белому 1929 года.

* * *

Первая записка Перцова, датированная апрелем 1927-го, озаглавлена «Об основаниях гносеологии»[1252]. Она носит более частный характер, чем вторая, и была, как кажется, составлена «в угоду Белому», для которого — и Перцов это прекрасно знал — проблемы гносеологии имели первостепенное значение:

Об основаниях гносеологии

1

Гносеология Канта — это картина нашего познания, каким оно было бы, если бы имело только два источника — ощущения и разум. Но о третьем и основном — цельном восприятии мира (интуиция), раньше всяких «синтетических суждений а priori» Кант, как истый европеец, даже не подозревает. Его мир — о двух измерениях.

2

Три источника познания (система гносеологии):

1) Первичное, цельное знание; его источник — интуиция («воля» — Влад. Соловьева); оно реалистично по своей природе — дает нам знание о подлинной основе мира.

2) Вторичное, дифференциальное знание; его источник — наши ощущения; оно импрессионистично по своей природе — дает знание о множественности явлений.

3) Третье, синтетическое знание (обусловленное первыми двумя); его источник — наш разум; только оно принадлежит нам вполне, заключено лишь в нас («лирично»); оно стилистично по своей природе: связует («стилизует») множественность явлений в одну полную картину мира.

3

В историческом порядке гносеологические теории развиваются обратно, сравнит<ельно> с подлинной системой нашего познания. Ибо человек раньше всего сознает свое сознание, хотя интуиция и ощущения существуют и раскрываются в нем раньше сознания. На этой стадии он создает декартовское «cogito ergo sum»[1253]. Отсюда рационализм, как первое гносеологическое понимание. Затем сознание касается мира ощущений — и, параллельно рационализму, появляется эмпиризм (английская философия).

4

В древнем мире, с его цельностью духа, все это еще смешано — все три элемента живут в одном познавательном комплексе; поэтому в античной философии нет такого отчетливого дуализма рационализма и эмпиризма, как в европейской. Только в Европе, с ее всегдашней дифференциальностью (второй тип!) с самого начала выступает полярность разума и ощущений.

5

Третье (морфологически — первое!) начало — интуиция, в Европе сознается плохо. Европа ни в чем почти не может выбиться из своего дуализма (второй тип!). Интуитивизм там начинает проявляться лишь в наши дни — в таких явлениях, как прагматизм и т. п. Напротив, в русском мышлении, поскольку оно оригинально, а не ученичествует вокруг того или другого западного maitr’a[1254], интуитивизм налицо с самого начала и составляет метод этого мышления (славянофилы; Влад. Соловьев и т. д.).

6

Этот ход развития гносеологического познания вполне отвечает общему ходу развития философской мысли:

1) Первично-цельный, интегральный тип (с таковой же гносеологией) — античная философия;

2) Дифференциальный тип (с полярностью рационализма и эмпиризма) — европейская философия;

3) Синтетический тип (с законченным расчленением и установкой взаимоотношения источников познания)

— возникающая русская философия.

1927; IV. П. Перцов

Вторая записка, датированная сентябрем 1927-го, содержит ядро концепции Перцова, суть его открытия, которое он собирался продемонстрировать на примерах из разных областей мировой культуры. Она называется «Об основных понятиях пневматологии (диадологии)»[1255]:

Об основных понятиях пневматологии (диадологии)

1

Существуют три великих принципа:

1) один за всех (▽);

2) каждый за себя (□);

3) каждый за всех (○).

П. П. Перцов. Об основных понятиях пневматологии (диадологии). 1927. Фрагменты. РГАЛИ

Эти три принципа пронизывают все сферы человеческой деятельности во всех ее проявлениях, и более того — все мироздание от его первооснов до самых мелких подробностей. Эти три первоформы в своем «абстрактном», принципиальном строе, суть изначальный источник всей конкретной морфологии, и — их незыблемый детерминизм предрешает всякую «воплощенную» закономерность.

2

Три простейшие фигуры планиметрической геометрии (одно из конкретных отображений все того же строя) могут послужить условными символами этих трех начал:

1) ▽; 2) □; 3) ○.

Уже здесь, в наглядном начертании этих символов, мы встречаемся с необходимой поправкой, которая, вразрез со столь популярной философской традицией, или, лучше, в ее разъяснение, заставляет нас понять основную триаду морфологических первопринципов — как диаду.

В самом деле, совершенно очевидно, что первые две формы — треугольник и квадрат — сводимы обе к одному исходному принципу — пересекающихся линий, которому противоречит другой, формально-инородный принцип — замкнутой линии (круг).

Таким образом, перед нами собственно две (а не три) изначально определяющих категории: 1) ▽ + □; 2)