Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

курьез), отложившийся в фонде Перцова в РГАЛИ и ошибочно занесенный в опись как «План книги по истории мировой культуры» Андрея Белого[1240]. Действительно, это план сочинения по истории мировой культуры, и, действительно, рукой Белого написан первый лист этого документа. Но вот на обороте листа — наброски того же плана (именно наброски, почти нечитаемые), но выполненные рукой уже не Белого, а Перцова:

(Писал А. Белый)

I отдел

<1.> Социология

<2.> История

<3.> История культуры мысли

4. История культуры искусств в связи с общим развитием

5. Эстетика

6. Психология

7. Психология творчества

8. Мифология и обрядоведение

II. <отдел>

1. История эстетических учений

2. История поэзии

3. Теория поэзии

4. Стиховедение и прозоведение

5. История музыки

6. История танца

7. История живописи

Продолжение на обороте листа рукой Перцова:

III. <отдел>

1) История зрелищ и действ (пародия действа; древние культы, мистерии и т. п.)

2) История культуры театра

3) ″ — ″ — ″ драмы (драматургия)

4) ″ — ″ — ″ русс<кого> т<еатра>

5) Теория существующего т<еатра>

6) Театр современности (<нрзб.>, стилизация, жест и т. д.)

7) История учений о т<еатре>

8) Музык<альная> драма

9) Народ<ный?> т<еатр>.

План хоть и раскрывает закономерности развития мировой культуры, хоть и написан частично рукой Андрея Белого, но тем не менее с «Историей становления самосознающей души», посвященной тем же проблемам, никак не связан. Это план другой книги по сходной тематике, книги, которую задумал не Белый, а Перцов, то есть план одного из разделов «Пневматологии». Видимо, он возник в процессе обсуждения в Кучине того, что Перцов уже написал, и того, что собирался написать далее. Если сопоставить этот план с оглавлением «Пневматологии» 1918 года, то он вполне подходит к разделу «Общая система искусства» и отчасти к разделу «Формы отдельных искусств» (см. выше). Существенно пересекается этот план и с последним оглавлением, составленным Перцовым в 1942 году — с разделом III («Искусство»), который также должен был открываться главой «Общая система искусства» и продолжаться главами, посвященными пластическим искусствам, «формам театра», системам литературы, музыкальным и художественным школам[1241].

С некоторой долей риска можно предположить, что Перцов, предлагая в 1929 году (письмо от 12 февраля) познакомить Белого «с началом второй главы», имел в виду фрагмент, написанный согласно этому совместно выработанному плану.

* * *

Философские беседы двух мыслителей-символистов породили и ценнейший текст Белого, имеющий первостепенное значение для понимания «Истории становления самосознающей души» и вообще его позднего мировоззрения. В описи фонда Андрея Белого в РГАЛИ он значится как «статья без заглавия» и условно назван по первой фразе, заменившей отсутствующее заглавие, — «Ошибка типа кантианских теорий знания…»[1242].

Заслуга введения в науку текста принадлежит Татьяне Николеску, автору монографии «Андрей Белый после „Петербурга“», где она справедливо сопрягает этот текст с «Историей становления самосознающей души» и рассматривает его как подготовительный материал к трактату или «как заметки, размышления» на темы «Истории становления самосознающей души»[1243]. Однако дальнейший анализ позволяет уточнить, что «статья без заглавия» — не статья вовсе и даже не самодостаточное сочинение, а ответ на «Диадологию» П. П. Перцова, в котором содержится своего рода автореферат «Истории становления самосознающей души» по состоянию на конец 1928-го.

На связь текста Белого и кучинских встреч с Перцовым указывает приложенное на отдельном листе пояснение:

Рукопись Андрея Белого, написанная осенью 1928 г. после ознакомления с моей «Диадологией» (первые 2 главы) и подаренная им мне.

1934; XII

П. Перцов[1244]

Записка датирована Перцовым декабрем 1934-го, то есть написана почти через год после смерти Белого.

Чтобы понять происхождение и жанр текста Белого, необходимо обратиться к переписке Перцова с совершенно далеким от проблем пневматологии и самосознания В. Д. Бонч-Бруевичем, ставшим в начале 1930‐х первым директором Государственного (тогда — Центрального) литературного музея. В 1932 году Бонч-Бруевич приобрел большой комплекс творческих материалов, эпистолярия, рисунков, фотографий Белого, что было известно Перцову, можно сказать, из первых рук. Зазывая тогда еще молодого литературоведа Д. Е. Максимова из Ленинграда в Москву изучать историю русского символизма[1245], он пояснял в письме от 5 февраля 1935 года:

Ведь все материалы здесь: в Центр<альный> Лит<ературный> музей поступил, как говорил мне его директор В. Д. Бонч-Бруевич, весь огромный архив Белого <…>[1246].

К этому архиву Перцов после смерти Белого решил присоединить оказавшийся у него автограф покойного писателя. Рукопись, очевидно, прилагалась к написанному 14 декабря 1934 года заявлению «в Центральный литературный музей»:

Предлагаю Музею приобрести у меня неизданную рукопись покойного Б. Н. Бугаева (Андрея Белого), содержащую принципиальное изложение его гносеологических (в полемике против Канта) и метафизических (в духе антропософии) воззрений. <…>

Она представляет первостепенный интерес для характеристики его взглядов. Рукопись иллюстрирована многочисленными рисунками и схемами Белого (до 30). Размером она около 1½ печ<атных> листов. <…>

П. Перцов.

14/XII 1934

Москва, 121; Плющиха, 19, кв. 4 (тел. Т-1–28–00)[1247].

В заявлении, помимо общей характеристики рукописи и объяснения ее значимости, кратко говорится и о том, когда она была создана и как попала к Перцову:

Статья эта была написана осенью 1928 г. в ответ и в качестве комментария к новой моей философской работе («Основания диадологии»), и поэтому подарена мне Белым.

Следует оговорить, что Перцовым двигала прежде всего нужда. Он бедствовал и достаточно регулярно продавал (или стремился продать) имеющиеся у него книги и автографы. О продаже, а не о подарке речь шла и в этом заявлении: «Цену назначаю 600 руб.». Однако, видимо, даже самому Перцову запрошенная сумма показалась слишком большой, нереальной, и потому он в скобочках трогательно приписал: «Дорого. Согласен на меньшую плату».

Вместе с тем Перцов не предполагал, что цена, предложенная музеем, будет столь оскорбительно мала, что Бонч-Бруевич и закупочная комиссия снизят ее даже не в два раза, к чему Перцов был готов, а в три. «Я <…> прошу 300 р. (там не меньше листа), — мне дают 200. Не знаю, уступать ли?» — размышлял он в письме Максимову[1248]. Но и Бонч-Бруевич не хотел упустить материал и возвращать рукопись владельцу. 14 февраля 1935 года он направил Перцову письмо на бланке музея с обещанием немного повысить цену, если владелец присовокупит к рукописи Белого материалы, проясняющие ее происхождение:

Многоуважаемый Петр Петрович!

Сообщаю, что рукопись Андрея Белого переоценена Приемочной Комиссией Лит<ературного> Музея. Оценка ее повышена до 250