Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

– Напиши лучше, что заблудились и сели на Аляске. – Перелыгину нравился неунывающий авантюрный Громов, казалось, он мог и вправду развернуть самолет на Аляску.

– Согласен. – Громов допалил сигарету до фильтра. – Подадимся к эскимосам, будем бить кита и нерпу. – Он поднялся. – Я пошел, тут неприятный заход на посадку.

Перекусив рядом с редакцией в «Пельменной», в которой когда-то обедал и ужинал, Перелыгин шел по неровному бетонному тротуару, зябко подняв воротник полушубка – погода в Городке и в Поселке была почти одинаковой. Только в апреле повиснут длинные сосульки на крышах, осядет снег, а на подоконниках в коробочках, баночках, ящичках зазеленеет рассада помидоров, огурцов, душистого перца для теплиц.

Навстречу быстрой стучащей походкой, в летном меховом полушубке, в ондатровой шапке с опущенными ушами, спешил Шурка Глухарев. Он не сразу сообразил, кто перед ним, а сообразив, распахнул полушубок, щелкнул затвором висевшей на груди «Практики» и заключил Перелыгина в объятья.

У двери Шурка приложив палец к губам, повернул ручку замка. Алпатов сидел за столом, по обыкновению посасывая карамельку, и резал перочинным ножиком соленого муксуна, накрывая им маленькие кусочки черного хлеба.

– Жень, здесь какой-то бич греется, – громко сообщил Шурка, – может, турнуть?

– Пусть заходит, – распорядился Алпатов, – сто грамм нальем. – И посмотрел на Шурку поверх очков в дорогой оправе. – Ты же знаешь, я от безделья в окно смотрю. Эй, бич! – крикнул он. – Заходи!

– Скучный ты, Алпатов, человек. – Перелыгин шагнул в кабинет. – Бездельничаешь, в окно таращишься, вон выпивать собрался. Спасибо компания подвернулась, не ожидал, поди.

– Со вчерашнего дня ожидаю, – обнимая Перелыгина, проурчал Алпатов, достал из стола бутылку коньяка. – Шурка, не в службу, а в дружбу, пройдись, возьми еще, сейчас набегут.

– Ну, как вы здесь? – Перелыгин уселся за бывший свой стол, с удовольствием посмотрел на часы в письменном приборе, который покупал еще сам.

– Гнием помаленьку. – Алпатов вытащил сверток. – Черной икрой кормить тебя буду, родители из Астрахани прислали. – Взгляд его стал многозначительным. – В прошлом номере сорок слов «перестройка» насчитал. Ты вовремя смотался. – Он привалился к спинке стула, оглядывая Перелыгина издали. – Долго не протянул бы.

– Ты же тянешь. – Перелыгин припомнил, с каким удовольствием они делали газету, рыбачили и охотились. Тогда ему казалось – так может продолжаться всегда.

– Я тут родился, – серьезно сказал Алпатов. – А ты вступил-таки в секту проклятых? Я предрекал.

– Это тебе. – Перелыгин подвинул массивную сумку, внутри звякнули бутылки.

– Пиво, что ль? – В Поселке пиво считалось напитком наивысшей ценности. – Сколько здесь? – кивнул на сумку Алпатов.

– Ящик, пей на здоровье, – улыбнулся Перелыгин.

– Половину выставлю. – Алпатов деловито достал десять бутылок. – А остальное к баньке приберегу. Может, задержишься, попаримся, как бывало. – Он аппетитно вдохнул – будто ароматный воздух парной.

– Не могу. – Перелыгин решительно покрутил головой. – Не могу, лучше командируюсь к весне поближе.

– Я сегодня на тебя не претендую, – сказал Алпатов, – она тебя ждет, но ты знаешь – ко мне в любое время. А пока здесь посидим. Скажи… – Он понизил голос, разворачивая маслянистый сверток. – Часом, Томку забрать не собираешься?

– Не хотела она ехать и меня отпускать не хотела, а теперь, похоже, поздно, – скрепя сердце ответил Перелыгин.

– Не хотела! – с нажимом повторил, выглянув из-под очков, Алпатов. – А психовала – мама не горюй! Но ты в голову не бери. Можешь обходиться – обходись и себя не вини. Баб – их попробуй разбери. А земля у нас маленькая, надо – встретитесь. Судьба придет – и руки свяжет. Извини, что спросил.

– Ладно, – вяло отмахнулся Перелыгин, думая о Лиде. – Про судьбу правильно сказал… – Он что-то хотел добавить еще, но в коридоре послышался шум и, ведомая Шуркой, в комнату ввалилась вся редакция.

Часа через два, попрощавшись глазами с Алпатовым, Перелыгин выскользнул из дымной, хоть топор вешай, комнаты, где разгоряченный народ спорил обо всем на свете, забыв, по какому поводу собрались.

Он шел к Тамаре, вспоминая их первую встречу, невероятную и необъяснимую. С нее все и началось спустя время, как бывает, когда внезапная страсть, пугая неожиданностью, заставляет затаиться, осознать случившееся. У них все вышло наоборот, поэтому он остро почувствовал в себе первое сопротивление намерениям Тамары уговорить его не гнаться за журавлем в небе, если и здесь все хорошо устраивается. Сначала он лишь подивился непониманию и странному равнодушию к его интересам. Ничего, что скрывалось в достижимой или недостижимой перспективе, для нее не существовало. Полные смысла понятия для него, ей казались надуманными, ведь он буквально упал с неба, и ей хотелось верить, что так распорядилась судьба.

Он не переубеждал, увлеченно привыкая к новому месту, не заглядывая вперед, но перед отлетом в Городок уже без легкомыслия оценил ее тихую попытку подчинить его. Нет, он ничего не забывал. Помнил затуманенные сладкой истомой глаза, отзывчивые губы… как она, словно ждала, открыла дверь… как пролились за спиной медные волосы за секунду до падения в бездну… как замерзали под северным сиянием, а дома, прижавшись друг к другу, дожидались, пока уймется дрожь.

«Что происходит со мной, зачем я иду? – спрашивал себя Перелыгин. – Что ведет меня: память, желание посмотреть, чего добился Градов? Неужели мелкая ревность и тщеславие вызывают сейчас знакомые толчки сердца и разливают тягучую тоску? Разве так бывает? Не лучше ли повернуть обратно, не тревожа ни себя, ни ее?» – размышлял он, замедляя шаг. Его тоска и тревога связывали прошлое с будущим, потому что, живя далеко от Тамары, он чувствовал себя в ловушке, мучаясь каждым новым знакомством, обвиняя себя в измене. Будто нарочно, кто-то расставлял флажки и вешки, шагнуть за которые, не чувствуя себя виноватым, он не мог.

Перелыгин поднялся на крыльцо под козырьком, припоминая, как озирался здесь той ночью, отыскивая непонятный источник света. Вошел в коридор, нажал кнопку звонка. Тамара открыла дверь. Он увидел в ее глазах все сразу: и радость, и обиду, и напряженное ожидание, и плохо скрытую вину, и понял, что, не солгав, не сможет объяснить ей, почему время ничего не изменило для них, и они, как две планеты, расходились и входили в зону притяжения без надежды объединиться, если только неизвестная третья сила, столкнув и разрушив их, не слила бы вместе бурлящую глубоко внутри лаву.

– Тебя ждет Градов. – Усадив Перелыгина за стол, Тамара разлила по чашкам кофе. – У вас с ним дела? – Интонация выдала ее взвинченное состояние. – Он всегда появляется, чтобы помешать или понаблюдать, не находишь?

– Ты сама нас познакомила. – Перелыгин улыбнулся. – Правда, это было давно.

– Да, давно… – В ее голосе он почувствовал неуверенность, смешанную с неловкостью. – Градов странно себя ведет, если тебе это интересно.