Фашисты - Майкл Манн

более демократическое решение назревших проблем. Течение политической жизни сносило их вправо, а конкретнее — в сторону национал-этатистского авторитаризма. Подобное происходило и в других странах Восточной и Южной Европы. Тем не менее румынская элита не передоверила свою власть фашистам, вместо этого она усвоила и взяла на вооружение некоторые фашистские догмы — отчасти для того, чтобы выглядеть современной, отчасти ради самосохранения. Правители Румынии с успехом манипулировали фашистами или подвергали их гонениям, но в каком-то смысле проиграли им, когда король Кароль и маршал Антонеску сами обрядились в фашистские и корпоративистские идеологические обноски и стали фактически попутчиками фашизма.

Главным идейным посылом фашизма было «новое начало» — построение нового, чистого, современного органического национального государства. Использовалась традиционная риторика классового примирения: «причешем всех под одну гребенку» с помощью парамилитарного насилия, создадим корпоративистские институты власти и тем достигнем национальной гармонии. Классовая составляющая была иной, чем в остальных, более западных странах Европы. Румынские коммунисты были слишком слабы, чтобы кому-то угрожать, за исключением Бессарабии, где хозяйничали российские большевики. Поэтому главным пугалом стал «инородческий» капитал и эксплуатация, в первую голову — евреи. Под подозрением ходил и сам «онемеченный» король Кароль со своей еврейской любовницей и космополитической придворной камарильей. Сочетание чуждости, коррупции и эксплуатации было главной слабостью режима, что позволило фашистам вплотную подойти к победе. Румынские фашисты решили, что путь к власти лежит через выборы, а не через насилие. Когда они спохватились, было уже поздно. Режим прочно держался на штыках, армейские штыки и позволили ему уцелеть.

Города и столица с ее демократическим фасадом в новом национальном государстве оказались в двусмысленном положении: с одной стороны, они являли собой будущее нации, с другой стороны — были ее коррупционной, космополитической антитезой. Ли-везяну (Livezeanu, 1990; ср. Nagy-Talavera, 1970: 258–260) считает, что крестьянский национализм, идейными носителями которого были студенты — выходцы из деревни, был направлен против столицы, монарха, элит, буржуазии и евреев. Крестьяне и крестьянские дети, получившие образование, были призваны разрушить этот мир и превратить Румынию в органическую нацию-государство. В этом есть преувеличение. Большинство крестьян оставались лояльными более демократическим партиям, чем Легион, хотя тот и пользовался значительной поддержкой на селе. Да и сам фашизм не ограничивался одной крестьянской общиной. Он пустил корни в государственном секторе, в армии, в рабочей среде. Социализм был слабым и национально «чужеродным», но и капитализм ассоциировался с евреями, мадьярами, немцами, греками и заемным французским капиталом. Румынские рабочие, особенно в столичных пригородах, имели прямую выгоду от государственного патронажа и были сторонниками сильного государства, но не капитализма. Капиталисты были для них евреями — враждебными чужаками. Легион стал в какой-то мере преемником разгромленных социалистов и предложил рабочим единственно возможную форму коллективной организации — фашизм. Рабочие восприняли фашизм как часть коллективного договора.

В эту схему легко встраивается и характерный для Румынии мощный антисемитизм. Националистам нетрудно было направить радикальный популизм в русло антисемитизма. Но лишь Легион смог добавить к этой картине завершающие штрихи: национальное чувство, закаленное в горниле борьбы с внешними и внутренними врагами, верность историческим корням, веру в великое будущее нации, скроенное по фашистскому лекалу. Сравнивая результаты голосований по разным регионам, мы убедились в том, что фашизм черпал силу там, где влияние национал-государственников сочеталось с присутствием этнически чуждых элементов, виновных в «иностранной эксплуатации». Наличие евреев провоцировало антисемитизм, но само по себе не могло породить фашизм. Для его появления нужно было создать образ несчастной пролетарской нации, существованию которой угрожают народы и государства-эксплуататоры.

Разнохарактерные социальные группы: национал-этатистский средний класс, рабочие, крестьяне — поддержали фашизм по разным мотивам, к этому их подталкивал и антисемитизм, который в Румынии имел более материальную и пролетарскую форму, чем в нацистской Германии. Считалось, что евреи эксплуатируют румынский народ, поэтому фашистский антисемитизм находил отклик среди тех, кто считал себя главными жертвами этой эксплуатации. Легион говорил от лица всей румынской «угнетенной» нации. Угнетатели были не иностранцами, они были инородцами, чужими среди своих, а посему с ними предстояло разобраться на месте — изгнать угнетателей за пределы страны, укрепить границы, очистить кровь нации, добиться единства и прогресса. Из следующего тома моей книги, посвященного этническим чисткам, станет ясно, насколько далеко ушли румынские фашисты и их союзники по этому пути.

Глава 9

ИСПАНСКАЯ «СЕМЬЯ» АВТОРИТАРИСТОВ[46]

Испанский сценарий отличается от приведенных выше, хотя и схож со сценариями некоторых других государств в центре, на востоке и юге Европы. В Испании целая «семья» авторитарных руководителей, состоящая из полуавторитаристов, полуреакционеров, корпорати-вистов и фашистов, противостояла левым и демократам. При этом уникально то, что, в отличие от остальной Европы, здесь последние не уходили в подполье, а сражались с оружием в руках. Кровопролитная гражданская война, длившаяся три года, окончилась масштабной чисткой (не этнического, но политического характера), которую провели победители; следующим этапом было воцарение правого авторитарного режима, который просуществовал рекордно долго для Европы — вплоть до кончины генерала Франко в 1975 г. Таким образом, в Испании авторитаризм имел под собой более широкую основу и продержался дольше, чем в других странах: режим пришел к власти в результате раскола общества на два лагеря — авторитарный и демократический, и этот раскол имел место как на выборах, так и на поле боя. Вот почему испанский сценарий в чем-то более показателен и красноречив.

В период с 1880 по 1923 г. Испания была, в соответствии с приведенной во второй главе классификацией, полуавторитарной страной: в ней автономно сосуществовали власть парламентская и власть исполнительная. В стране, с некоторыми ограничениями, проводились выборы, при этом король имел право отправлять в отставку министров, издавать законы и объявлять военное положение. Несмотря на многонациональный характер, страна была сильно централизована. Механизм, носивший название «мирный поворот», давал монарху определенные полномочия, позволявшие ему комплектовать ведомства из двух официальных партий — Консервативной и Либеральной. Когда он решал осуществить «поворот», местные влиятельные политики (caciques, «касики») ставились в известность, что исполнительная власть отныне покровительствует оппозиции. Поскольку «касики» привыкли находиться у кормушки, они легко меняли свои убеждения, гарантировав тем самым победу оппозиции; при этом, как правило, наблюдалась низкая явка и треть мест оказывались пустыми (Tusell Gomez, 1976). Однако в наиболее развитых регионах «поворот» в конце концов стал нецелесообразен с ростом индустриализации, распространения грамотности, расширения избирательного права. Здесь политическое сознание росло без участия «касиков». Умы пролетариата вовсю будоражили социалистические и анархо-синдикалистские идеи; среди каталонцев и басков возникли движения за региональную автономию; средний класс был охвачен прогрессивной центристской идеологией. Начиная примерно с 1910 г. некоторые правые, левые политики, а также центристы начали выступать с собственными тезисами и программами.