"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

22 октября правительствами США и Великобритании было направлено в Европейский парламент в Страсбурге и в Совет Европейского союза в Брюсселе выдержанное в жестких тонах совместное послание. В нем подробно разъяснялась их текущая позиция относительно ситуации в России, развязавшей глобальную биологическую войну против всего мира и тем вновь подтвердившую свою «больную агрессивную сущность». Послание содержало также решительное требование жестко пресечь накрывшую Европу волну лживой пророссийской пропаганды. Разлагающей миротворческие силы, и так испытывающие серьезное напряжение после предательского решения Франции, Германии, Греции и еще нескольких стран прекратить свое участие в операции «Свобода России». Которое, в свою очередь, было принято под явно надуманными предлогами, а на самом деле в результате реализации русскими очередной серии циничных возмутительных провокаций. Продолжившихся теперь в еще большем масштабе.

После проведенных консультаций Председатель Совета Европейского союза ван Ромпей принял решение созвать срочное заседание Совета. В своем публичном заявлении он полностью поддержал точку зрения правительств США и Великобритании в отношении необходимости сплотиться против русской угрозы, накатывающейся на Европу с востока. Председатель Европейского парламента Ежи Бузек полностью поддержал точку зрения своего коллеги, в собственном выступлении отметив также, что обязанность объединенной Европы – участвовать в международных усилиях по нейтрализации русской угрозы. И что неизбежные на этом пути жертвы не должны влиять на решимость европейцев идти по этому пути.

Заявление Хермана ван Ромпей были восприняты общественностью довольно спокойно. Да, был очевиден рост сочувствия к жертвам среди мирного населения России и искреннее возмущение преступлениями против человечности, совершаемыми на ее территории слетевшимися туда стервятниками. Но при всем этом, что такое «русская угроза», в Европе действительно знали очень хорошо. Однако неудачные слова Бузека вызвали сразу в нескольких странах, и конкретно в Германии, настоящую бурю протестов. В день назначенного заседания Совета Европейского союза на берлинскую Александерплац явились почти двести тысяч человек. Число, сравнимое с числом участников знаменитой демонстрации 1989 года, ставшей началом конца ГДР. Участники этой масштабной демонстрации несли с собой транспаранты, содержание которых варьировало от классических, почти умилительных «Дайте миру шанс» до прямо оскорбительных по отношению к США, Великобритании и государствам Восточной Европы. Съемочные группы европейских новостных агентств и телеканалов были представлены массово – в Россию столько их поехать не рискнуло. Каждая вторая команда снимала большую группу скинхедов, держащих рекордно крупный транспарант с изображением силуэтов старых четырехмоторных бомбардировщиков, бомбящих пылающий город. И с многозначительной надписью на двух языках: «Вы что-то перепутали». Скинхеды очень любезно и вежливо объясняли всем желающим, что именно они имеют в виду.

Отдельно стояла группа из нескольких сотен человек с цветами в руках; высокая седая женщина в ее центре держала в дрожащих руках простой самодельный плакат с выписанным крупными буквами названием: «F264 – Людвигсхафен». И ее, и нескольких стоящих рядом с ней людей охраняли полицейские. Стояли друг рядом с другом два сухих невысоких старика, с ленточками старых наград над нагрудными карманами аккуратных пиджаков. Каждый из них был окружен плотным кольцом из 5–6 родственников в возрасте от 20 до 60 лет, каждый держал в правой руке легкий транспарант. На одном сплошь заглавными буквами было написано короткое слово «ИДИОТЫ», на другом – «Давайте пошлем туда именно их». Стояли просто ничем не выделяющиеся жители Берлина и окрестных городов, держали в руках отдельные цветы и простые букеты, не зажженные пока свечи-фонарики; иногда почему-то мягкие игрушки.

– Никто не смеет указывать нам, для чего именно были наши жертвы! – с надсадой кричал краснолицый человек на воздвигнутой в центре громадной площади трибуне, окруженной совсем уж непроницаемой толпой. – Никто не смеет нас учить, как быть патриотами! Никто не смеет нас натравливать на соседей по своему выбору! Никогда!

Старики, старухи, мужчины и женщины среднего возраста, молодежь, даже подростки. Поодиночке, парами, небольшими группами, состоящими из членов одной семьи или одного коллектива. Некоторые – с траурными повязками на рукавах. Считаные единицы – с плакатами, транспарантами, флагами. В сотне метров от трибуны группа мужчин в серых комбинезонах строительных рабочих – уже после начала демонстрации, но еще за какие-то минуты до того, как площадь заполнилась уже непроходимо, – установила импровизированную кольцевую стену из крепких стоек и вертикально прокинутых между ними фанерных щитов. Почти мгновенно на щиты стали вешать фотографии: мужчины и юноши, снятые в военной форме, в гражданском, – даже просто детские фотографии. Клали к подножию цветы и ставили зажженные свечи, трепещущие язычками пламени от дуновений ветра, пробивающегося через вырезанные в стенках фонариков отверстия. Фотографии крепили скобками, рубашечными булавками, кнопками с разноцветными пластиковыми хвостиками. У кого не было ничего – засовывали одну фотографию за край другой. Некоторые были уже с подписями, на некоторых делали надписи прямо на месте, передавая друг другу маркеры и шариковые ручки. Смеющийся парень со светлой прядью волос, выбившейся из-под берета; понизу криво, неверной рукой: «Мой добрый мальчик». Здоровенный мужчина в синей морской робе с голубым отложным воротничком – «Братик Бубби». Девушка в камуфляже – просто «Анна». Юноша в клетчатой рубахе и бейсболке, с таксой на руках – «Вернись ко мне живым». Вырванный из блокнота или ежедневника расчерченный полосками белый лист вместо фотографии – на нем наискосок: «ЗАЧЕМ?». И в куче гвоздик и ирисов: белый плюшевый медведик в окружении колышущихся огоньков, а за его спиной – громадный самодельный плакат с уже потекшими гуашевыми буквами. Фотокорреспондент «Berliner Zeitung» вытянул руку над плечами и прижал кнопку цифровой камеры, автоматически выбравшей фокус и сделавшей серию снимков с минимальными интервалами. «Дети из русского поезда! Ради Бога, простите наших сыновей. Они не виноваты».

Кадр, изменивший Европу окончательно.

Они наконец-то начали воевать по-настоящему, и это было не похоже ни на что из уже довольно богатого жизненного опыта лейтенанта медицинской службы Ляхина. В 8-й панфиловской дивизии никого из них, конечно, не оставили, хотя это однозначно было бы здорово. Настрой у панфиловцев был очень серьезный. С разведчиками они четверо провели еще полные сутки, а потом их судьбу определил кто-то наверху. С ними самими ничего, в общем, даже не обсуждалось. У них только переспросили, принимали ли они присягу, после чего вписали имена и воинские звания лейтенанта, сержанта и двоих рядовых в несколько каких-то документов и перешли к следующим «добровольцам». В большинстве вооруженным чем попало местным жителям. Усталый, реально серый от усталости лейтенант с багровым пятном ожога на скуластом лице разбил нестройную толпу на два взвода из 20 человек каждый, пообещал всех официально поставить на довольствие и погнал скорым маршем куда-то в сторону встающего солнца. Пеший марш оказался напряженным по темпу, но довольно непродолжительным: на полдня. Тем более шли почти налегке – личное стрелковое оружие да носимый запас патронов. Потом был палаточный лагерь на краю какой-то хилой лесополосы, опрос мрачным и почти равнодушным офицером, быстрый осмотр фельдшером. Такие же быстрые осмотр и проверка оружия и либо замена, либо запись номеров уже имеющихся у них на руках единиц в очередные бумаги. Получение обмундирования. Получение того, что им требовалось, чтобы начать походить на людей правильного сорта. 3-й батальон, такая-то бригада. Мотострелковые войска, предназначенные, как гласило прямо доведенное до них определение, «для широкомасштабного ведения военных/боевых действий». Сухопутные, разумеется, войска, в просторечии именуемые «Армия». Вооруженные силы Российской Федерации.