Остров надежды - Сара Ларк

Вместе с ним в усадьбу прибыла его супруга Присцилла, которая якобы являлась медиумом, о чем сразу же дала понять Дугу. Она, никого не спрашивая, тут же установила связь с душами Элиаса и Норы Фортнэм и передала молодому человеку сердечный привет с того света. Дуг не знал, что ему делать — смеяться или упрекать ее за это, но вместе с тем он боролся с сумасшедшим желанием — попросить ее вызвать дух Норы. Однако ему все же удалось сохранить ясность мышления. Без сомнения, не менее трех куриц должны будут распрощаться с жизнью для того, чтобы местный колдун-обеа смог затем изгнать дуппи Элиаса Фортнэма. Квадво будет сильно возражать и оспаривать, что дух старого баккра вообще мог кому-то явиться. А если и явился бы, то скорее кипел бы от ярости, вызванной нововведениями Дуга, вместо того чтобы передать ему любезный привет. Дуглас отнес видения Присциллы на счет переутомления и уклонился от дальнейшего общения с молодой женщиной.

Это было бы, естественно, намного проще, если бы господский дом был восстановлен. Дуг глубоко вздохнул. Норе понравилась бы новостройка в колониальном стиле. Он решил покрасить дом в ее любимые цвета. Ему придется расспросить на этот счет ее отца. После того как Дуг выполнил свой печальный долг и сообщил Томасу Риду о смерти его дочери, молодой плантатор и купец вели оживленную переписку. Казалось, и одному и другому помогало то, что они могли общаться, обмениваясь мыслями и памятью о Норе. Дуг сообщил о том, что черные женщины ухаживают за ее могилой, а Рид рассказал о детстве Норы в Лондоне. Он, между тем, уже, наверное, начал подозревать, что Дуга и Нору связывало нечто большее, чем родство через брак Фортнэма-старшего, и в его письмах стали проскальзывать попытки утешить юношу. Однако, естественно, прямо он никогда не коснется этой темы. И Дуг никогда не стал бы сообщать ему о том, что брак Норы оказался несчастливым. Томасу Риду и без того было тяжело смириться с мыслью о том, что его единственная дочь нашла смерть на чужбине.

Да и сам Дуг Фортнэм был очень далек от того, чтобы смириться с потерей Норы.

После более чем годичного пребывания в рабстве в Нэнни-Тауне Нора была близка к отчаянию. Поначалу она еще надеялась на то, что белые люди предпримут попытку нападения на город маронов — тем более, когда заметила, что Нэнни и Квао принимают меры по усилению обороны. Брат и сестра ожидали возмездия — и намного более серьезного, чем обычные смехотворныеь экспедиции плантаторов. Нора заметила, что они выставили больше постов, увеличили высоту ограждения вокруг поселения и посылали на поля воинов для защиты работавших там женщин и детей. Не упускалось из виду и обучение новых жителей поселения. Аквази и другие полевые рабы с Каскарилла Гардене усердно тренировались в стрельбе из ружей, учились бросать копья и применять свои ножи и палки в ближнем бою так же умело, как делали это их предки в Африке. Аквази, крепкий и сообразительный, выделялся в каждой из этих дисциплин. Он действительно был вызван к Нэнни и Квао и доказал им, что умеет читать и писать. Намного лучше, чем любой другой марон. В конце концов, даже свободные с рождения чернокожие, которые происходили еще от испанских рабов, никогда не ходили в школу. Теперь они относились к молодому человеку со всеми почестями. Маану, по причине ее познаний в культуре, пусть и скромных, мароны также почти боготворили.

Нора спрашивала себя, почему этих двоих не заставляют передавать свое искусство другим, — было бы намного эффективнее организовать тут школу, чем нянчиться с двумя соплеменниками, как с чудотворцами. Здесь, однако, обычная дальновидность Нэнни почему-то дала сбой. Ей, наверное, вообще не приходило в голову, что чтение и письмо можно изучить и передать дальше так же легко, как навыки работы в поле или искусство ведения войны. Она, как и прежде, рассуждала о книгах и договорах, словно о говорящей бумаге; ей никогда бы и в голову не пришла идея самой научиться читать.

Нора боролась с собой. Мучаясь на полях, она не единожды думала о том, чтобы самой предложить Нэнни свои услути в качестве учительницы. Она не хотела брататься с врагом, но, с другой стороны, для нее было бы намного приятней работать в школе, чем рубить сахарный тростник, подвергаясь унижениям со стороны других женщин. Как и прежде, бывшие рабыни заставляли ее делать самую тяжелую работу, и Нора лишь частично смогла приспособиться к этому. Хотя ее кожа действительно загорела, а тюрбан защищал волосы от полного выгорания на солнце, жара, как и прежде, мучила ее. Теперь она стала понимать аргументы плантаторов против того, чтобы на полях работали белые люди. Они бы просто не выдержали эти мучения так долго, как черные, тем более работая по десять часов в день, имея всего полдня выходного в неделю.

Однако Нора все больше набиралась опыта в обращении с мачете и мотыгой, а ее израненные ноги и руки уже зажили. Мазь Нэнни сотворила чудо — однако это была скорее целебная глина, чем паста на основе жира. Следовательно, она не могла помочь в решении самой болезненной проблемы Норы — почти ежедневных сношений с Аквази.

Ее надежда на то, что она когда-нибудь надоест Аквази как женщина, которая ни в коей мере не вдохновляла его, а только лежала под ним, окаменевшая от ужаса, не сбылась. Аквази, казалось, достиг своей заветной цели. И Маану не переставала ненавидеть Нору за это.

Так проходила неделя за неделей, и надежда Норы на нападение англичан угасала. Дуг Фортнэм, похоже, не делал никаких усилий, чтобы предпринять что-нибудь для ее спасения. Сначала она оправдывала это его потрясением от нападения — конечно, он чувствовал себя виноватым в том, что оставил Нору наедине со своим отцом. Затем она стала предполагать, что он постарается использовать свое влияние на губернатора и для этого ему понадобится время. Она думала, что ее возлюбленный не будет организовывать карательные экспедиции сломя голову, а станет действовать разумно, энергично и целесообразно. Ведь, наверное, все-таки возможны переговоры. Нора между тем знала уже несколько больше об отношениях между губернатором и маронами и могла оценить поведение Нэнни. Совершенно точно королева не стала бы рисковать возможностью возникновения войны или бунта среди собственных людей ради того, чтобы оставить Аквази его белую рабыню!

Но в Кингстоне все, казалось, забыли о Норе. И даже Дуг, очевидно, не считал ее достаточно важной, чтобы самостоятельно организовать спасательную акцию. Фортнэмы были богатыми, он мог бы, например, по-королевски вознаградить какого-нибудь белого торговца за ее похищение. Те часто приходили в Нэнни-Таун, и Нора снова и снова испытывала острый прилив надежды, когда видела лошадей и упряжки мулов перед хижиной Нэнни. Однако вскоре переживала жестокое разочарование, а ее собственные попытки поговорить с кем-нибудь из приезжих каждый раз терпели фиаско из-за бдительности Аквази. Норе ни разу не удалось даже просто появиться вблизи белых торговцев.

В конце концов, она стала сомневаться в любви Дуга. Может быть, для него это была всего лишь игра, тем более что сейчас он унаследовал плантацию и мог жениться на любой девушке в округе. Желающих нашлось бы немало хоть в Кингстоне, хоть в Монтего-Бей. Нора попыталась отодвинуть мысли о Дуге в сторону и снова вызвать дух Саймона. Он никогда не предавал ее, но сейчас не показывался. Нора искала и не находила утешительных снов наяву. Мысли о пляже, побережье и море поблекли. Мечта превратилась в кошмар, а солнце, которое Нора всегда так любила, сейчас угрожало сжечь ее.