Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков

быстренько разобрался… Наглядный пример правильности взглядов национального нашего мыслителя. Придется поведать об этом примере подробнее».

Белов давно признавался мне в беседах, а теперь и в письме, что он «запутан бумагами». Это означало одно – надоевший хаос на рабочем столе должен был подвигнуть его к уничтожению лишних бумаг. Так и произошло. Белов все чаще стал высылать мне свои рукописные произведения. Расчет был на то, что я воспользуюсь ими в добрых целях – либо опубликую в периодике или сборнике, либо сохраню в архиве для будущих поколений.

Письмо сто второе

Дорогой Анатолий Николаевич!

Приветствую тебя и твою семью! С Рождеством! С Новым годом! Сплошь восклицания…

Рубцовские мероприятия прошли и слава Богу. Лежал я в больнице, врачи не пустили хотя бы на часик. Хотел прочесть переводы с сербского. Увы…

Кто такой Шнейдерман не ведаю. А я все жду письма от ЖЗЛовской дамы О.И. Яриковой. Боюсь, что умру, пока она собирается мне ответить… Я в каком-то письме просил тебя повлиять на нее через издательских начальников, получил ли это мое письмо? Боюсь, что она, Оля Ярикова, по-прежнему под влиянием вдовы Гаврилина…еврейки. Ярикова молчит, и ты начал помалкивать. Господи Боже, что и делать, не знаю…

Дочь не выходит замуж, иногда пугает, произносит жуткие слова. Через Марину Ганичеву надо бы выяснить кое о ком. Караул! Ну, я опять паникую, извини. Не буду больше.

В. Белов. Только и умею расписываться.

Дата получения письма – 20 января 2006 года.

Каждое движение Белова отзывалось болью в позвоночнике. Несмотря на мужественный характер и преодоление мучительных страданий, Василий Иванович нехотя признавался в своих недугах. Иначе нельзя было объяснить, почему он не смог посетить творческие мероприятия, посвященные юбилею его друга-поэта Николая Рубцова.

Все врачи, к которым я обращался за помощью, говорили одно и то же, что вылечить и остеохондроз, и межпозвонковую грыжу не составляет труда. Но Василию Белову они почему-то не могли помочь. Меня так это возмущало, что я посылал депутатские запросы в правительство и министерство здравоохранения с требованием изыскать возможность для необходимого срочного лечения выдающегося русского писателя. Но и правительство выказывало свою беспомощность. То ли наша отечественная медицина была крепко разрушена чиновниками-либералами, то ли они демонстрировали полное равнодушие к судьбе Белова.

После нескольких просьб Белова переговорить с редактором Ольгой Яриковой, я решил больше не беспокоить ее по телефону, а сделать вояж прямо в издательство «Молодая гвардия», где она трудилась. Необходим был окончательный вердикт – будет она издавать повесть о композиторе Гаврилине или нет. Намеревался я попросить ее и написать Василию Ивановичу доброжелательное письмо, объяснив причины долгого молчания. Но в издательстве меня ожидала печальная новость: Ярикова из издательства уволилась. А ее сотрудники признались, что тормозом в подготовке издания книги были не только супруга композитора Гаврилина, но и семья литератора из Петербурга Шнейдермана. Конечно, я попытался узнать, кто такие Шнейдерманы, и какое отношение они имеют к книге Белова, и не знакомы ли с вдовой композитора Гаврилина. Давние профессора из университета, где я учился, сказали, что есть такие Шнейдерманы, Эдуард и Ася. Действительно, они литературоведы. Ася даже пишет и издает стихи. Но никой информации о связи их с вдовой композитора у них нет. И тогда я написал Белову, а не пересекались ли его пути-дороги с семьей Шнейдерманов. Кстати, не только в Питере, но и в Москве жили Шнейдерманы. Но Василий Иванович ответил, что таковых не знает.

На мое подробное письмо о неудачных переговорах в «Молодой гвардии» и сообщение по телефону, что редактор Ярикова покинула издательство «Молодая гвардия» Василий Иванович ответил кратко: «Сбежала!..». Чтобы окончательно решить судьбу рукописи, я дал Белову телефон другого редактора – Елены Комедчиковой. Но писатель отказался с ней разговаривать. Тогда я попросил сделать это друга Белова Станислава Куняева. Но тот печально заявил, что выяснять отношения с издательством бесполезно, раз вдова композитора не дает добро на выпуск книги. Оказывается, она не только тормознула издание повести, но и судилась с журналом «Наш современник» после того, как там появилась первая ее часть. Куняев был в шоке. Меня так же сразила эта информация. Вместо благодарности за участие в пропаганде творчества Валерия Гаврилина журнал натолкнулся на судебное разбирательство. Не совпали в некоторых эпизодах мнения о творчестве композитора у вдовы с журналом и автором повести.

Переживания за дочь у Василия Ивановича связаны были не только с ее нежеланием обрести семью, подарить деду внуков, но и с расхождением во взглядах на жизнь. Анна это не скрывала, спорила с отцом. А его это ранило. В таких сложных жизненных ситуациях ему приходилось проводить настойчивые беседы, оканчивающиеся провалом. Тогда он брался за бумагу, чтобы в статье продолжить спор не только с любимой дочкой, не понимающей его переживания, но и с такой же молодежью, как она, попавшей в плен западной культуры, моды, рок-музыки.

Одну из таких разъяснительных статей, имеющих просветительский характер, Василий Иванович подарил мне. Она была опубликована в местной вологодской газете. Вряд ли она могла иметь воспитательное значение для дочки и ее сверстников. Но ведь он переживал за них. Он чувствовал, какой разрушительной бедой оборачивается внедрение западных ценностей в душу российских юношей и девушек.

Я подчеркнул некоторые абзацы этой серьезной статьи «Раздумья о моде»:

«Мода, проникая в народную жизнь, подобна червю, оставляющему за собою гнилое выеденное пространство. Мода противоречит народной жизни во всем буквально: в искусстве, в еде, в музыке, в одежде. Трудно преувеличить в этом деле влияние на народ средств массовой информации, т. е. телевидения, красочных журналов, выпускаемых доморощенными и привозными бесами в громадных количествах. За какой-то десяток перестроечных лет отучена, к примеру, от национальной одежды целая нация. Русские женщины перестали быть русскими, превратились как бы в китаянок. Они не обращают внимания на то, что дешево и красиво, что дорого и нелепо, что хорошо, что плохо… Лишь бы выглядеть «модно». Для кого, для себя или для мужчин? По-моему, для иных женщин… Женская подражательность в одежде (и не только в одежде) потрясающа: тут мода просто свирепствует, не признает ни такта, ни здравого смысла. Например, откуда взялась мода на пиво и на курение?».

Понимая, что после таких рассуждений на него обрушится шквал критики и обвинений в ретроградстве, Белов продолжает приводить примеры пагубного влияния моды на изменчивость характера и поведение человека. Затем приходит к выводу:

«Мода на чужеземные обычаи, несомненно, сильна и, на мой взгляд, весьма зловредна для православного, воцерковленного человека,