Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

«Слишком много смертей вокруг. Очень похоже на зачистку», — решил Берия. Он вызвал Рясного и пряно спросил:

— Кто приказал везти тело Сталина на вскрытие так рано утром 6 марта?

— Нам сказали, что вы приказали.

— Кто приказал вынести вещи?

Опять была ссылка на вас, товарищ маршал Советского Союза. Получался замкнутый круг.

5 апреля, воскресенье. Дача Берии

Весь день Берия провел в размышлениях о трофейной болезни и отравлении Сталина. Он еще и еще раз прокручивал прошедшие события.

6 апреля, 8 часов 6 минут. Москва, улица Качалова

«Правда» писала в передовой статье: «Презренные авантюристы типа Рюмина сфабрикованным ими следственным делом пытались разжечь в советском обществе, спаянном морально-политическим единством, идеями пролетарского интернационализма, глубоко чуждые социалистической идеологии чувства национальной вражды. В этих провокационных целях они не останавливались перед клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс».

6 апреля, 12 часов 10 минут. Лубянка

Берия решил снова допросить Абакумова, позвонил, чтобы того привезли на Лубянку, и немедленно поехал туда.

— Товарищ Абакумов, что вам известно о деле Этингера?

Абакумов был ошарашен тем обстоятельством, что Берия назвал его товарищем. Так его никто не называл уже более полутора лет.

— Ничего особенного, кроме того, что он умер от болезни, кажется, от воспаления легких. Я это дело не курировал; его вел Рюмин.

— Что вы можете сказать по делу Еврейского антифашистского комитета?

— ЕАК? Там тоже было кумовство, непотизм и банальное воровство из помощи, которая присылалась Западом для евреев нашей страны, пострадавших от Гитлера. Я не хотел их проводить по политическим статьям, но Булганин настоял. Хозяин был не против. Потом меня в этом обвинили. Мы собрали сведения и выявили тех, кто обирал блокадников. Мы провели огромное число следственных действий — бесед и т. д. Многие из номенклатурщиков уже покинули Ленинград и работали в других регионах, наслаждаясь ценностями, которые они отобрали у блокадников.

— Какое ваше отношение к Жданову?

— Андрей Александрович Жданов — мой добрый гений, он для меня все равно что крестный отец. Он всегда помогал мне в моей карьере. Именно с его подачи меня назначили сначала главой СМЕРШа, а потом министром ГБ.

Тут Берия поморщился — он вспомнил, что Жданов действительно продвигал своего протеже — Абакумова. Абакумов между тем рассказывал:

— За Жданова я был готов глотку порвать любому. Я продолжил расследование Меркулова по трофейному делу и посадил кучу генералов-воров. Затем я решил привлечь Меркулова к своей работе и без ведома Сталина устроил его в организацию, которая занималась имуществом СССР за рубежом. Не особо афишируя свои действия, я добился, чтобы Меркулов работал в комиссии по трофеям. Именно по рекомендации Берии Меркулов взял себе с помощники Деканозова и Влодзимирского.

6 апреля, 16 часов 12 минут. Лубянка

В этот день по поручению Берии подполковник Миров вызвал президента АМН СССР Н.Н. Аничкова на Лубянку. Еще до прихода Аничкова Миров и Берия встретились в кабинете Берии, чтобы обсудить детали разговора. Однако буквально через пару минут секретарь сообщил о приходе Аничкова. Затем в кабинет вошел человек в форме генерала медицинской службы. Это был президент Академии медицинских наук — профессор Николай Аничков.

На его голове почти отсутствовали волосы, хотя он тщательно прикрывал лысину волосами, растущими сбоку на черепе и зачесываемыми направо. У него был высокий лоб. Узкие брови со сгущением волос у переносицы. Прямой правильный крупный нос. Полные губы. Пронзительные глаза. Во взгляде чувствовался глубокий интеллект. Он носил очки почти без оправы.

— В истории болезни написано, что 5 марта консилиум врачей обсудил вопрос о причинах кровавой рвоты и пришел к выводу: она явилась результатом сосудистых трофических поражений слизистой оболочки желудка, связанных с основным заболеванием.

Судя по акту вскрытия, в мозге Сталина не найдено следов будто бы имевшихся ранее инсультов. Более того, не найдено и следов так называемых лакунарных инфарктов, которые являются самой частой патолого-анатомической находкой, выявляемой при аутопсии у лиц пожилого и старческого возраста, страдающих артериальной гипертонией.

Товарищ маршал госбезопасности, если основное заболевание у товарища Сталина было действительно хроническая артериальная гипертония, приведшая к кровоизлиянию в мозг, то весь набор слов в заключении консилиума от 5 марта — явная лажа. Как эксперт в области морфологии стенок сосудов, ответственно заявляю: такого быть не может. Там нет пульсаций давления, да и не разрезали мозг. И еще. Как мне рассказала Чеснокова, дочь Сталина, Светлана, попросила Чеснокову прикрыть глаза отца, так как они были открыты. Когда реаниматолог Чеснокова лично опускала веки Сталина, они не слушались движений ее рук. Подобное, как правило, имеет место именно в случае отравления. Мышцы твердеют именно в том положении, в каком их застигло отравление.

Берия спросил Аничкова:

— А как вы относитесь к Нобелевской премии? — до разговора он навел справки, и ему подсказали, что открытие роли холестерина в развитии атеросклероза, болезни, диагноз которой был поставлен умершему Сталину, вполне тянет на Нобелевку.

Аничков как-то съежился и произнес:

— Конечно, премия очень престижна, но она находится в руках западных империалистов, и надеяться на то, что когда-нибудь ее присудят советскому ученому, смешно.

— Ну а как вы сами оцениваете значение своего открытия? — не унимался Лаврентий Павлович.

— Если честно и не выпячивая излишнюю скромность, то думаю, что наше с Халатовым открытие вполне достойно присуждения данной премии. Однако, учитывая политические моменты и то, как относятся к Нобелевке в партии, я не надеюсь даже на выдвижение.

— Ну а если бы я пробил выдвижение через Президиум? — снова задал свой каверзный вопрос Берия.

— Присуждение Нобелевки мне, советскому ученому, резко бы подняло престиж советской науки в мире, — не пытаясь показаться скромным, ответил Аничков.

— Товарыщ Аны чков! — Лаврентий Павлович поставил ударение в фамилии Аничкова на втором слоге, как и требовалось по официальному звучанию фамилии, но он произносил звук «и» чуть тверже, чем необходимо. — Я вызвал вас по делу особой секретности. Мы подозреваем, что некто, я не буду вам называть имени этого некто (меньше знать — крепче спать)… Мы подозреваем, что диагноз этому некто поставлен неправильно. У меня к вам огромная и очень необычная просьба. Сейчас я вам дам протокол вскрытия, а вы, как патологоанатом, поможете мне найти несоответствия диагноза и патолого-анатомического описания.