От Лукова с любовью - Мариана Запата

Он с облегчением выдохнул, и на самом деле я не испытывала от этого большого удовольствия, как должна была бы.

Подъехав к выходу со льда, я надела чехлы на коньки и бросила взгляд через плечо, пытаясь привлечь внимание Ивана. Но он был по-прежнему слишком увлечен разговором с тренером Ли. Ступив на пол, я направилась к трибунам у стены. Сев посередине скамейки лицом к катку, я вытянула ноги перед собой, наблюдая за тем, как отец садится поблизости от меня, но чуть ниже.

Оставшийся на льду Иван повернулся и хмуро посмотрел на нас, стоя рядом с тренером.

На утренней тренировке он не произнес ни слова, и я была благодарна ему за то, что он решил не упоминать о моем отце, не говоря уже о том, что я рыдала у него на груди. Иначе моя гордость не выдержала бы. Напротив, Иван вел себя так, как будто ничего не случилось, как будто все было нормально.

Он щадил меня.

– Джесмин, – выдохнув, сказал отец.

Я продолжала смотреть перед собой.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, да?

Любовь – странное слово. Что, черт возьми, значит любовь? У всех такое разное мнение о том, что она означает, трудно было понять, какой смысл вкладывать в это слово. Существует родственная любовь, дружеская любовь, романтическая любовь…

Однажды, когда я была ребенком, мама другой фигуристки увидела, как моя мама дала мне подзатыльник, и просто пришла в бешенство. Но для меня такие отношения между ею и мной были нормальными. Мама дала мне подзатыльник, потому что я была тупицей и заслуживала этого, я была ее дочерью, и она любила меня. Впрочем, мама отлично знала, что я не реагирую на шиканья и угрозы.

Галина всегда вела себя со мной так же. Она научила меня дисциплине и ответственности. Она не терпела грубости. Она тоже давала мне затрещины.

Но дело в том, что я никогда не сомневалась в том, что они желают мне добра. Я хотела быть честной. Я нуждалась в том, чтобы они любили меня больше, чем мои переживания, потому что я хотела стать лучше. Я тогда хотела стать самой лучшей.

Мне никогда не хотелось, чтобы кто-то нянчился со мной. Я в этом не нуждалась, мне от этого становилось неловко. От этого я чувствовала себя слабой.

Для меня любить означало быть искренней. Реально смотреть на жизнь. Зная, что в любом человеке есть как хорошее, так и плохое. Любовь – это импульс, побуждение, которое позволяет тебе понять, что кто-то поверил в тебя тогда, когда ты сама в себя не веришь.

Любовь требует усилий и времени. И когда прошедшей ночью я лежала в постели, мне вдруг пришло в голову, что, возможно, поэтому я так переживала несколько месяцев тому назад, когда маме показалось, что я люблю фигурное катание больше, чем ее. Потому что я знала, что значит быть кому-то безразличной.

Я хранила эту проклятую обиду в своем сердце, примотав ее скотчем и закрепив суперклеем, все это время чувствуя себя ужасной лицемеркой.

– Ох, Джесмин, – огорченно прошептал папа, когда я не ответила на его вопрос. Уголком глаза я увидела, что он протягивает ко мне руку и кладет ее на мою ладонь.

Я ничего не могла поделать с собой и напряглась, и не могла не заметить, что отец, ощутив это, тоже напрягся.

– Я действительно люблю тебя. Я очень люблю тебя, – мягко проговорил он. – Ты моя малышка…

Я фыркнула, не позволяя себе принимать близко к сердцу его признания в любви.

– Ты моя малышка, – настаивал отец, не убирая своей руки.

Фактически – да.

Но я не была его малышкой. И все об этом знали. Он просто отказывался признать свою вину, пытаясь лучше выглядеть в собственных глазах.

– Я желаю тебе только добра, Джесмин. Я не собираюсь просить за это прощения, – сказал он, не услышав моего ответа.

Все еще отказываясь смотреть на него, я сказала:

– Я знаю, что ты желаешь мне только добра. Я поняла. Проблема не в этом.

– Тогда в чем же?

Иван лениво нарезал круги по льду, не отрывая взгляда от моего отца и меня, независимо от того, где находился. Он следил за тем, чтобы все шло нормально. Я не сомневалась в том, что при необходимости он подкатил бы и вмешался.

Но я была не таким человеком. Я хотела во всем разобраться самостоятельно. Однако время шло.

– Проблема в том, папа, что ты не знаешь меня.

Он презрительно усмехнулся, а я повернула голову так, чтобы наконец посмотреть на него.

– Не знаешь. Я люблю тебя, но ты не знаешь и не понимаешь меня. Ни капельки. Не знаю, оттого ли, что я для тебя как заноза в заднице, или оттого, что ты просто на самом деле не любишь меня.

Он раздраженно выдохнул, но я не собиралась обращать на это внимания.

– Почему ты думаешь, что я не люблю тебя?

Моргнув, я попыталась отмахнуться от тяжелого чувства разочарования, всколыхнувшегося у меня в груди.

– Потому что не любишь. Сколько раз мы проводили время вместе, только вдвоем?

На мгновение отец нерешительно открыл рот, но потом закрыл его.

– Ты всегда была занята. Ты и теперь всегда занята.

Правильно было ответить «никогда». Мы никогда не проводили с ним время наедине. Он общался с моими братьями и сестрами, но со мной – никогда.

Я была занята. Но никогда даже не пытался. Он даже никогда не приходил на каток, и не сидел на трибунах, и не наблюдал за тем, как я тренируюсь, как не раз делали все остальные. А если бы я хотя бы чуть-чуть интересовала его, он пришел бы.

Поэтому я следила за своим дыханием, выражением лица, ртом, чтобы суметь ответить ему и не убежать.

– Я занята, но никто из нас не нашел для этого времени. Сколько моих соревнований ты посетил за последние… шесть лет?

Почему-то выражение смущения на его лице не обрадовало меня.

– Ты перестала приглашать меня, – заявил он.

Все мое тело, но главным образом верхнюю его часть наполнила такая печаль, по сравнению с которой вся печаль, которую я испытала в жизни, показалась ничтожной.

– Я перестала приглашать тебя после того, как ты пристыдил меня за то, что я попросила у тебя денег. Я помню. Ты перестал ходить на все мои соревнования еще до того, как мне исполнилось девятнадцать лет. Я помню, как ты, придя в последний раз, сказал мне: «Может быть, тебе следовало бы сосредоточиться на учебе, а?» Ты помнишь, как сказал мне это как раз после того, как я заняла первое место? А я помню, – напомнила я ему, снова глядя перед собой и наблюдая за тем, как Иван начинает делать расстрел[36] на скорости вдвое меньше той, что обычно. Печаль проникала мне в душу все глубже, обволакивая ее, и возможно, каким-то непостижимым образом принуждая меня смириться. Смириться с тем, что все закончилось именно так, и я ничего не могу с этим поделать.