От Лукова с любовью - Мариана Запата
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, я в порядке. Теперь.
– Пристегни ремень.
– Он всегда такой? – спросил Бен, направляя машину к выезду с парковки.
– Козел? – подсказала мама. – Особенно по отношению к детям.
Мне понравилось, что она назвала нас детьми, сидя рядом с мужчиной, который был на несколько лет старше моего брата.
– Но сказать тебе, что ты лодырь? Ему повезло, что я пообещала Постреленку вести себя прилично, иначе я разорвала бы ему задницу, сделав дыру размером с мой кулак, и пронзила бы его насквозь.
Если предполагалось, что это вызовет у меня улыбку, то я не знала, как выдавить ее из себя.
– Она щипала меня под столом, – сообщил Бен, как будто это могло удивить меня. Не удивило.
Такова уж была моя мама. Моя вечная защитница.
– Прости, Джес, – пробормотал четвертый муж моей мамы.
– Все нормально.
– Не нормально. – Мама снова развернулась ко мне. – Ты спортсменка мирового класса, а он делает вид, что ты какая-то… маленькая девочка. Которая ради забавы занимается этим по выходным. А я просто сидела там, в ресторане, омертвев изнутри, когда мой Ворчун расстроился и вышел на улицу.
– Мама…
– Я не хочу видеть его. Лучше больше не видеться с ним, пока он здесь. Лучше не видеть его еще десяток лет. Руби может тусоваться с ним после всего этого. Пусть лучше не надеется, что ты встретишься с ним.
– Мама, в любом случае он никогда не любил проводить время со мной. Это неважно. Даже ужин был ему в тягость, и я сожалею об этом. Совершенно очевидно.
Она моргнула своими большими глазами, сила которых заключалась в том, что они делали мужчин слабыми.
– У меня стресс. Не знаю, почему я потеряла контроль над собой. Все в порядке. Я давно привыкла к тому, что встречаюсь с ним раз в году, а потом могу продолжать жить дальше точно так же. Его никогда не было рядом. И не похоже, чтобы его это волновало или что он потеряет из-за этого сон. Это волнует только меня.
Мама захлопала глазами.
Мне не нравилось, что она так долго смотрит на меня, тем более когда я знала, что хреново выгляжу.
– Мама, серьезно, пристегни ремень.
Она не пошевелилась. Потом она произнесла:
– Джес… ты знаешь, что твой отец любит тебя, не так ли?
С чего, черт возьми, она это взяла?
– Никого он не любит так сильно, как тебя, – продолжала она.
Я чуть было не хихикнула. Чуть было. Но справилась с собой и посмотрела на нее, не соглашаясь и не споря, потому что мне больше не хотелось говорить об этом. Я больше не хотела говорить об отце.
И мне не нужно было никакой жалости. По крайней мере, больше не нужно.
Протянув вперед руку, мама легонько стукнула меня по подбородку.
– Сегодня вечером он вел себя как кретин, но он все-таки любит тебя. Не больше и не меньше, чем всех других. Просто он… ошибается. Глупый. Недалекий человек.
На этот раз я не смогла удержаться, чтобы не закатить глаза, откинувшись на спинку сиденья.
– Мама, все знают, что Руби – его любимица. Это неважно. Я всегда знала это.
Она по-настоящему нахмурилась.
– Почему ты так думаешь?
Я усмехнулась:
– Когда он в последний раз покупал мне билет, чтобы я приехала навестить его? Руби он каждый год покупает билеты. Он также несколько раз покупал билеты для Тэйли и Джоджо. А для меня? Когда?
Она открыла рот, чтобы возразить, но я только покачала головой.
– Все в порядке. Правда все в порядке. Я больше не хочу говорить об этом. Я с этим смирилась. Я понимаю, что он недалекий и что он по-своему любит меня. Но с этим покончено. Если он не может принять меня такой, какая я есть, я не в силах заставить его, и я не собираюсь ради него изменять своей мечте.
Она слегка приоткрыла рот, только слегка, и покачала головой:
– О, Джес…
– Я не хочу говорить об этом. Не хочу. Ты ни в чем не виновата. Это наши с ним отношения. Нет никакой необходимости говорить об этом, – сказала я, закрыв глаза и прислоняясь к спинке сиденья.
И мы больше не говорили.
Но я, сидя в машине, по-прежнему не могла избавиться от грусти, каким-то образом примешавшейся к моей решимости.
– Мы можем поговорить? – раздался за моей спиной голос моего отца.
Я замерла, когда стояла, прислонясь к бортику и дожидаясь Ивана и тренера Ли, споривших о том, нужно ли нам заменить один прыжок или нет. Меня не волновало, сделаем мы его или нет, я не вмешивалась. Я слишком устала и была совершенно выжата в эмоциональном плане – серьезно… вымотана предыдущим вечером для того, чтобы суетиться и лезть в драку. Итак, я ждала там, на безопасном расстоянии, отпивая по глотку воду.
Поэтому я не обратила внимания. Я не заметила, что папа был в КЛ, и тем более не заметила, как ему удалось подкрасться ко мне.
– Пожалуйста, Джесмин, – тихо попросил он, когда я обернулась через плечо и, прищурившись, посмотрела на него. Он был ростом не более метра семидесяти пяти, со стройной, крепко сбитой фигурой, которую, как мне было известно, унаследовал от своих родителей. С темной шевелюрой, темными глазами и кожей оливкового оттенка, обладатели которой живут по меньшей мере в дюжине разных мест по всему миру.
Я была похожа на своего отца. Мы были с ним одной масти. Одинакового сложения.
Но все остальное я получила от мамы… потому что его не было рядом.
– Пять минут, – тихо попросил он, терпеливо глядя на меня.
Прошло много часов с тех пор, как я видела его в ресторане, и я знала, что время его пребывания в Хьюстоне близится к концу. То есть я могла бы снова увидеться с ним через год. Возможно, даже позднее. Не в первый раз он приезжал в Хьюстон, и не в первый раз мы не общались с ним.
Он никогда не жаловался на это, и я перестала задолго до того, как обратила на это внимание.
Я хотела сказать ему, что занята. Я хотела сказать, чтобы он оставил меня в покое. И, возможно, несколько лет тому назад я именно так и поступила бы, если бы он выкинул такой фортель, как в ресторане, в присутствии Ивана и остальных членов моей семьи.
Но если за последние полтора года я чему-то научилась, так это тому, что поняла, как тяжело жить, не исправив свои ошибки. Я узнала, как трудно увидеть и осознать их. Все мы совершаем шаги, о которых потом сожалеем, все мы говорим то, о чем потом приходится грустить, и чувство вины давит на душу человека тяжким грузом.
А я хотела быть выше этого. Ради себя самой. А не ради кого-то еще.
Поэтому я молча кивнула.