Хей, Осман! - Фаина Гримберг

- Что с тобой, приятель? - Осман приподнялся, вытянул шею к Михалу. - Я ведь над тобой не насмехаюсь, ты не подумай чего худого обо мне! Я тебе всегда заступник и помощник. Что сделалось, говори? Прямо говори, не увиливай. Я приказываю тебе говорить...

- Да это простое дело, не воинское, не державное, - отвечал Михал с неохотой.

- Ты говори. Просто говори, не тяни.

Михал понял, что говорить, открываться всё же придётся. Не хотелось ему, боялся показаться смешным, а пуще боялся услышать от Османа жестокие слова о невозможности исполнения Михалова желания...

И вот что рассказал Куш Михал Осману.

Элтимир хорошо принимал юного родича и повёз его в стольный город Велико Тырново. Там, на богослужении в церкви соборной, Михал увидал истинный цветник юных и прелестных девушек. Смущённый и робкий вступил он на двор церковный, мощённый тёсаными камнями ровными. Церковь была выстроена большая, да ещё две колокольни высокие с четырьмя колоколами. В окнах церкви вставлены были цветные стекла. Михал поднялся по мраморным ступеням к высокой двери. Ему казалось, что в новом плаще из тяжёлого шелка, на самый последний византийский манер, глядится он неуклюже. Небось, все уже заметили его и посмеиваются, подумывают: из какой дали далёкой, из какой чащобы приехал в стольный город этакой дикарь!.. На паперти сидели нищие. Женщины кутались в одежды верхние с оторочкой меховой. Михал шагал, опустив голову, и приметил тотчас маленькие женские ножки в изящных разузоренных башмачках, выглядывавшие то и дело из-под одежд долгополых. А маленькие нежные ручки протягивались в длинных широких рукавах и подавали милостыню в металлические маленькие миски нищих...

В церкви Михал положил монеты на поднос, взял свечи, вставил в большой подсвечник и зажёг. Затем приложился губами к большой иконе Богоматери в богатом золочёном окладе. Мужчины встали справа, женщины - на левой стороне. Михал скосил глаза и будто обожгло его! Никогда ещё не видал он столько красавиц, одетых так нарядно... Старался он вслушиваться в звучание псалмов, подымал глаза на изображения святых на стенах и в арках... Но невольно всё поглядывал на женскую сторону. Наконец решился поднять глаза на купол, увидел грозного Вседержителя[275]и будто опомнился и принялся креститься истово и глаза опустил... Бранил себя, «грешником» называл себя, но едва мог дождаться конца службы. Не помнил, как очутился вновь на дворе церковном. Женщины двинулись мимо него. И тут-то он и увидел ту, которая тотчас же забрала в полон сладкий и горестный сердце его... Дивная это была красавица. В одежде златотканой, стоячий ворот делал шею горделивой, пальцы унизаны были перстнями золотыми с камнями драгоценными сверкающими, серьги большие, с подвесками в виде роз распустившихся, жемчугом сияли; а волосы каштановые, красиво подобранные, украшал золотой венец с подвесками рубиновыми. А лицо было нежнее розового лепестка, губы гранатовые, глаза-очи - бирюзовые... И вдруг очи эти на одно лишь мгновение задержались на Михале. Нет, напрасно он воображал себя некрасивым, неуклюжим; на самом деле многие лица девичьи разгорелись при виде его, многие глаза в его сторону поглядывали...

Михал принялся расспрашивать жену Элтимира о придворных, бывших в церкви. Лишь после того, как перебрали почти всех, и мужчин, и женщин, вспомнил Михал, будто бы совсем случайно, дивную красавицу... Жена родича удивилась:

- Как же ты сразу не приметил её! Ведь это младшая дочь царя, Мария!..

Три дня сряду Михал усердно ходил в соборную церковь, но красавицы своей не видал более. Наконец объявили, что будет вскоре представление мистерии о воскрешении святого Лазаря. Сердце Михала вновь загорелось надеждой. Он подумал, что теперь-то непременно увидит Марию! Так и вышло. Он тотчас узнал её, она одета была уже в другое одеяние, но такое же нарядное, как в прошлый раз. Она не сразу обратила внимание на Михала, потому что увлечена была зрелищем представления. Тронутый её увлечением самозабвенным, Михал также принялся внимательно смотреть и увлёкся прекрасным зрелищем. А на лестнице он шёл позади Марии, однако несколько её служанок всё же отделяло от него девушку. Не зная, что измыслить, Михал опрокинул подсвечник с погасшими свечами. Тотчас сделалась суматоха, все стеснились, столпились. Михал теперь имел возможность пробиться поближе к Марии. Он и пробился и успел сунуть в её нежные пальцы малое письмецо. И какая радость охватила душу его, когда он почуял, как пальцы тонкие девичьи сжали клочок бумаги... Михал поспешно отдалился, служанки окружили царевну... Но как же ответ?.. Вечером Михал заторопился в церковь к вечерней службе. Элтимир несколько дивился набожности родича... В церкви пробралась к Михалу девушка в одежде служанки, прошла, проскользнула мимо; и в руке Михала очутилось малое письмецо - желанный ответ! Красавица писала чётким почерком по-гречески, что и она приметила Михала, и пришёлся он по сердцу ей, однако: «...мой отец никогда не отдаст меня тебе. Я знаю, хотят отдать меня хану Ногаю, обратить в неправую веру...» Впрочем, рассказывая Осману обо всём происшедшем, Михал ничего не сказал об этих словах из письмеца дочери болгарского царя. Михал не желал таиться от Османа, но не желал и раздражать его излишне...

- Я люблю её до потери разума, - говорил Михал Осману. — Если она не будет моей, я умру, наложу на себя руки!..

- И попадёшь в ад, в подземье, - сказал Осман спокойно. - Экие вы, неверные, жестокие нравы ваши! А ты пошли хорошего разузнавача; надо нам знать, когда повезут к Ногаю красавицу твою. Мы ведь её отбивать будем.

Михал кинулся в ноги Осману, целовал его руки. И говорил сбивчиво:

- Я сам, я сам разузнаю, сам... Ты прости, господин мой, прости! Я утаил, я скрыл от тебя!.. Мария называет в своём письме правую твою веру «неправой». Прости её и меня, будь милостив!..

Осман осторожно отнял руки свои от губ Михала. Говорил серьёзно и морщась:

- Оставь, оставь. Я знаю, ты мне верный. А что написала по глупости своей детской девчонка, я о том и думать не стану. Будет она под твоей рукой, сделается умна тогда.

- Сделается, сделается, - бормотал Михал. - А лучше твоей веры нет и не будет никогда!

- На слове тебя ловить не стану. - Осман оставался спокоен. - А если знаешь мою веру, знаешь, какова она хороша, честна, отчего не принимаешь её?

Михал не отвечал, только лежал у ног Османа и теперь уже целовал носки его сапог. И только громким шёпотом, внезапно потеряв голос, лепетал:

- Прости... Прости... Прости... Я верный, верный тебе! Я жену, детей в жертву дам ради тебя!..

- Ладно, ладно. - Осман легонько толкнул Михала в подбородок носком сапога. - Посылай разузнавача, сам не езди, я так приказываю. А правую веру не принимают по принуждению!..

Спустя седмицу уже было знаемо, когда повезут Марию.

— Время есть, — сказал Осман. — Покамест возьмём Биледжик.

Михал, к которому обращены были эти слова, широко раскрыл в удивлении глаза.