Свет грядущих дней - Джуди Баталион

ни клочка старого неба. Невозможно прирасти к новому дереву. И бедный листок будет скитаться, зовя старые, пусть и печальные, дни и вечно мечтая вернуться, но так и не находя своего места[845].Хайка Клингер. Я пишу эти слова для вас

Март 1944 года

Реня добралась до своей исконной родины в состоянии смутном, но приподнятом. Она покинула Польшу беглянкой, разыскивавшейся гестапо, и пребывала теперь в стране, о которой мечтала. После реабилитации в санатории кибуца Гиват-Бреннер[846], где Реня продолжала писать свои воспоминания, она поселилась с Хавкой в Галилее, в зеленом кибуце Дафна. (Этот кибуц описан Леоном Юрисом в романе «Исход»[847].) По крайней мере, здесь, среди шестисот своих товарищей – кибуцников, она чувствовала себя уютно, «как если бы приехала в родительский дом»[848]. Многие выжившие участники сионистских движений, и даже те, кто не принадлежал к сионистским организациям, съехались в Израиль и вступили в кибуцы[849] – не по идеологическим соображениям, а потому, что кибуцы обеспечивали им работу, давали чувство собственного достоинства и привносили организацию в их жизнь.

Тем не менее различия и трудности имелись. Какое бы облегчение ни испытывала Реня от того, что настал конец ее скитаниям и она может теперь петь песни, которые много лет петь запрещалось, ее все равно тяготили мучительные воспоминания о тех, кого она потеряла. «Нам кажется, что мы меньше и слабее людей, нас окружающих, – писала она вскоре после приезда. – Как будто у нас нет такого же права на жизнь, какое есть у них»[850].

Как и многие выжившие, Реня чувствовала, что ее не всегда понимают. Она ездила по всей Палестине, выступала перед разными аудиториями, от римского амфитеатра в Хайфе до столовых местных кибуцев, рассказывала о своем военном опыте, об истреблении польских евреев. Свидетельствуя перед посетителями Национальной библиотеки Израиля в 1980-х годах, Реня вспоминала, как однажды выступала в кибуце Алоним. Она вела свой рассказ по-польски и на идише; вдруг в зале началось какое-то движение. Как только Реня замолчала, слушатели принялись сдвигать стулья и столы. В чем дело? Оказалось, они готовились к танцам. Тут же грянула музыка. Реню это настолько оскорбило, что она бросилась прочь, так и не разобравшись: то ли они просто не понимали языка, на котором она говорила, то ли им было безразлично то, о чем она рассказывала.

* * *

Есть много причин, по которым истории еврейских женщин – участниц Сопротивления не приобрели широкой известности. Большинство женщин-бойцов и связных – Тося, Фрумка, Ханце, Ривка, Лия, Лонка – были убиты, не успев ничего рассказать. Но и повествования выживших женщин замалчивались как по политическим, так и по личным причинам – в каждой стране и общине они были разные.

На заре становления Израиля, когда складывалась нация, политики оказывали влияние на то, как следует излагать миру историю Холокоста[851]. Когда пережившие Холокост евреи начали прибывать в ишув (еврейская община Палестины) в середине и конце 1940-х годов, рассказы о бойцах гетто были очень популярны в левых политических партиях. Информация об антинацистской деятельности была выигрышнее, чем просто описание чудовищных страданий[852], она помогала поддерживать престиж партий и призывала бороться за новую страну. Так же как Рене, многим женщинам – бойцам гетто предоставляли всевозможные трибуны – и они много выступали и писали, – но порой их слова подвергались редактуре в соответствии с партийными требованиями, поскольку некоторые выжившие обвиняли ишув в пассивности, в том, что он не оказывал должной поддержки польским евреям. Именно тогда Хана Сенеш стала символом. Хотя она так и не исполнила своей миссии, если не считать поддержки боевого духа, история о том, как она уехала из Палестины в Венгрию, чтобы там принять участие в борьбе, должна была свидетельствовать о том, что ишув играл активную роль в помощи евреям Европы.

Вскоре после этого, как объясняют ученые, первые израильские политики попытались создать разграничение между европейскими и израильскими евреями. Евреи Европы, говорили израильтяне, слабы, наивны и пассивны. Некоторые сабры, то есть евреи, родившиеся в Израиле, называли вновь прибывающих «мылом», основываясь на слухах, что нацисты варили мыло из трупов убитых ими евреев. Израильские же евреи, по их собственным представлениям, напротив – новая, сильная волна. Израиль – это будущее; Европа, более тысячи лет служившая колыбелью еврейской цивилизации, – прошлое. Память о бойцах Сопротивления – евреях Европы, бывших какими угодно, но точно не слабыми, – стиралась, чтобы усилить негативный стереотип.

История Сопротивления все больше уходила в забвение. Через десять лет после войны люди были готовы слушать о концентрационных лагерях, и эта национальная травма вызывала общественный интерес. В 1970-х политический ландшафт сместился, и на смену рассказам о примерах личного героизма пришли истории «обыденного сопротивления». В начале 2000-х участница восстания в Варшавском гетто Пнина Гриншпан (Фример) была приглашена в Польшу для получения награды. Она стояла на сцене уязвленная, безразличная. «Почему я должна ехать в Польшу, чтобы получить награду? – спрашивает она в одном документальном фильме, вспоминая, что когда-то бегством спаслась из этой страны. – Здесь [в Израиле] мы так ничтожно мало значим»[853].

Споры продолжаются и по сей день. Мордехай Палдиель, бывший директор отдела Праведников народов мира в Яд Вашеме, крупнейшем израильском мемориале жертв Холокоста, был обеспокоен тем, что евреи, спасавшие евреев, не получили такого же признания, как неевреи, делавшие то же самое[854]. В 2017 году он написал книгу «Спасая своих: евреи, спасавшие евреев во время Холокоста» – о евреях, организовавших широкомасштабную деятельность по спасению соплеменников во всей Европе. Некоторые евреи критически говорят о том, что подпольная активность ревизионистской молодежи («Бетар», Еврейский воинский союз) сильно недооценена. Возможно, потому, что мало кто из них остался в живых; возможно, потому, что историки придерживаются в основном левых взглядов и чтят память только себе подобных. Есть и такие, кто видит причину в том, что Менахем Бегин, один из первых израильских лидеров правого толка, шестой премьер-министр Израиля, бежал в Россию и не принимал участия в борьбе Варшавского гетто; он сильно принижал значение восстания)[855]. Бунд (базирующийся главным образом вне Израиля, сионисты и ревизионисты не могут прийти к согласию по поводу того, кто несет ответственность за инспирирование восстания в Варшавском гетто. Даже внутри левого крыла сионистов «Свобода», «Юный страж» и «Сионистская молодежь» имеют в Израиле собственные отдельные архивы, галереи и издательства.

В Соединенных Штатах – своя история. Здесь распространено мнение, что американские евреи не обсуждали Холокост в 1940 – 1950-х годах предположительно из боязни, чувства вины и еще потому, что