Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах - Николай Эппле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3. Работа этих комиссий, как правило, не завершается судом над всеми виновными в нарушениях прав человека. Нередко даже принимается решение засекретить результаты их работы (в этом случае они с большой вероятностью утекают в прессу).
4. Хотя одним из основных условий успеха работы комиссий считается наличие у них мандата от правительства, известны примеры неофициальных расследований преступлений диктаторских режимов, осуществлявшихся частными лицами при поддержке неправительственных организаций и авторитетных общественных деятелей, результаты которых привлекали значительное внимание.
Самый яркий случай — подпольное расследование пыток, предпринятое бразильскими правозащитниками. В 1979 году бразильская военная диктатура, находившаяся у власти с 1964 по 1985 год, приняла закон об амнистии. Этот закон дал правозащитникам предлог для доступа к протоколам судебных заседаний, проходивших с 1964 по 1979 год и не предназначавшихся для публикации. Использовав эту лазейку, 35 активистов под руководством архиепископа Сан-Паулу Паулу Эваристу Арнса, пресвитерианского пастора Джейми Райта и раввина Генри Собеля и при поддержке Всемирного совета церквей за три года, с 1979‐го по 1982‐й, перефотографировали 2700 страниц свидетельств о пытках и идентифицировали 17 тысяч жертв. Эти данные были переправлены в штаб-квартиру Всемирного совета церквей в Женеве, и на их основе в 1985 году (после инаугурации первого гражданского президента Бразилии) был выпущен доклад Brasil: Nunca Mais[434]. (Интересная деталь: поскольку «бразильский проект» существовал в подпольных условиях, Католическая церковь обеспечивала не только его финансовую поддержку, но и легитимность напечатанному докладу.)Только десять лет спустя военные публично признали массовые пытки, а правительство инициировало программу выплат семьям жертв в размере 1,5 млрд долларов США. В 2012 году начала работу официальная комиссия правды, отчет которой был выпущен в 2014 году.
Другие примеры резонансных неофициальных инициатив такого рода — доклад Uruguay: Nunca Más, подготовленный правозащитной организацией SEPRAJ и оказавшийся куда более содержательным, чем предшествующее ему парламентское расследование (парламентская комиссия обладала полномочиями только расследовать случаи исчезновения людей, таким образом подавляющее большинство совершенных в стране преступлений, прежде всего незаконные тюремные заключения и пытки, оказались вне ее рассмотрения)[435]. В 1998 году Бюро по правам человека архиепископа Гватемалы Хуана Херарди выпустило четырехтомный отчет о многолетнем расследовании нарушений прав человека в ходе гражданской войны в стране[436]. Через два дня после публикации доклада архиепископ Херарди был жестоко убит. Публикация отчета и убийство Херарди стимулировало работу официальной «Комиссии по установлению исторической истины». Суд над убийцами Херарди в 2001 году стал прецедентом юридического преследования армейских офицеров в Гватемале.
Эти примеры представляют далеко не только исторический или этнографический интерес. Работа общества «Мемориал» и другие подобные гражданские и правозащитные инициативы в России в международном контексте — аналоги такого рода неофициальных инициатив, направленных на установление и обнародование правды о преступлениях прошлого (Truth-Telling Inquiries). Именно в этом контексте стоит воспринимать как их успехи в том, что касается публикаций книг памяти, обнаружения мест массовых захоронений и идентификации жертв, так и неудачи в том, что касается официального признания результатов этой деятельности и их донесения до широкой общественности.
Ил. 77. Паулу Эваристу Арнс и Генри Собель на мемориальной службе по Владо Херцогу, журналисту, замученному бразильской полицией, 1976 год
Месть или прощение
Именно в рамках длящихся уже два десятилетия дискуссий о комиссиях стоит искать, например, ответ на распространенные сегодня в России замечания о том, что акцентирование внимания на палачах и обстоятельствах преступлений смещает акцент с примирительной памяти на память обвиняющую. Ярче всего это видно в реакциях на расследование Дениса Карагодина, которого обвиняют в «помешательстве на возмездии». Именно так называется статья православного писателя Елены Тростниковой, видящей в стремлении установить имена палачей готовность «войти в круговорот расширяющейся ненависти и в духовном отношении уравняться с палачами»:
Когда кто-то начинает требовать справедливости, разыскивая палачей, — мне это кажется странным. Я думаю, что прежде всего надо не искать палачей, да еще зачисляя в их число всех причастных — шоферов, машинисток, техничек НКВД. Надо восстанавливать память о тех, кто пострадал, кто принял мучения, — тех, кого мы должны продолжить.
Мне кажется, что восстановление исторической правды как раз и состоит прежде всего в том, чтобы помнить. Чтобы память о безвинно пострадавших, о величии их духа не пропала бесследно. А месть — ведь это и есть то, что мы видели в 1937–38 годы. Месть — это бесконечная череда убийств, это порочный круг, который невозможно разорвать. Разве это нам нужно?[437]
Эти опасения очень характерны сами по себе, ведь говорящие так отлично сознают: в ситуации, когда преступление не осуждено, привлекательным способом восстановления справедливости начинает выглядеть месть со стороны близких жертв. Если подумать, это довольно важный штрих: примирительные предложения «не ворошить прошлое» на самом деле порождены сознанием, что конфликт не разрешен и легитимные средства его разрешения отсутствуют. Но единственный легитимный инструмент защиты от мести — это действенное и независимое правосудие. Французский историк культуры Рене Жирар в классической работе «Насилие и священное» пишет:
