Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах - Николай Эппле

Ил. 76. Мемориал в Монтгомери

Мемориал в Монтгомери не просто удачно сделан с концептуальной и архитектурной точки зрения — он грамотно использует память о трудном прошлом как инструмент воздействия на современность. Это отражает изменившееся представление о роли мемориалов в принципе: они не столько канонизируют некую (как правило, государственную) позицию, как это было на протяжении большей части XX века, сколько вовлекают общество и государство в разговор о последствиях этого прошлого.

Институт компромисса. Комиссия правды и примирения как модель для России

Рассуждения про принятие прошлого, отказ от «нюрнбергского подхода», переход от позиции внешнего наблюдателя к позиции соучастника ни в коей мере не отменяют факта преступлений, без осуждения которых полноценная проработка прошлого невозможна. Случай Дениса Карагодина важен прежде всего тем, что в ситуации отсутствия правосудия и даже возможности его осуществить он делает то главное, что надо сделать: публикует свидетельства преступления, называет имена его жертв и соучастников. Это обязательный шаг всей логики осмысления-проработки-примирения: вот убитые, вот убийцы, это факт, вот свидетельства — давайте все посмотрим на это, а теперь давайте что-то с этим делать. Ту же самую функцию выполняют любые публикации фактов и свидетельств о государственном терроре, обнаружение мест расстрелов, установление памятных табличек и т. д.

Искомая российская модель подведения черты и переосмысления прошлого, учитывающая российскую специфику, должна удовлетворять следующим условиям:

1. Основой этого процесса должен быть взгляд на проблему изнутри, а не «нюрнбергская модель».

2. Этот процесс должен предполагать прежде всего разговор об ответственности, а не осуждение преступников (в силу того, что преступников просто нет в живых).

3. Это должен быть процесс, максимально вовлекающий самые разные общественные и политические силы. А значит, он должен быть выгодным для этих сил, позволять им выработать единую договорную позицию об отношении к прошлому.

4. Этот процесс должен предполагать максимальную публикацию информации о преступлениях прошлого.

Всем перечисленным условиям отвечает модель, предполагающая создание некоего аналога комиссии правды и примирения — специфического института из арсенала правосудия переходного периода, одним из самых ярких примеров которого является Южноафриканская комиссия. В случае России это совсем не обязательно должна быть единичная инициатива. Но модель комиссии правды — наиболее отработанный из существующих сегодня в мире механизм решения проблем того типа, с которыми мы имеем дело в России. Имеет смысл скорее обсуждать совокупность практик, так или иначе ориентирующихся на принципы работы комиссий правды, использующих выработанный ими опыт, арсенал их приемов и подходов. Это общественно-государственные инициативы, проекты (общественные, то есть работающие при участии государства, но не государственные), направленные на публикацию и популяризацию фактов, имен, обстоятельств и их мемориализацию.

Согласно классическому определению Присциллы Хайнер, ведущего специалиста по комиссиям и сооснователя Международного центра правосудия переходного периода, комиссия правды:

1) сосредоточена на прошлом, а не на современных событиях;

2) занята расследованием не конкретного события, а событий, происходивших на протяжении ограниченного периода времени;

3) представляет собой временное образование, задачей которого является подготовка доклада на основе своих расследований;

4) официально уполномочена властями государства, в котором работает[426].

Такие комиссии начали возникать в странах Латинской Америки в 1970‐х и превратились в широко распространенную практику после резонансного доклада Сальвадорской комиссии в 1993 году (в это же время закрепился и сам термин «Комиссия правды и примирения»)[427]. Самыми яркими примерами таких комиссий стали описанные в предыдущей части аргентинская CONADEP (1983–1984) и южноафриканская TRC (1994–2002). Если первое издание классического исследования Хайнер о комиссиях правды, вышедшее в 2001 году, включало описание 20 известных к этому времени комиссий, во втором, вышедшем в 2010 году, их было уже 40. К настоящему моменту общее число работавших когда-либо комиссий превысило пять десятков и продолжает расти. В декабре 2017 года Национальная ассамблея Гамбии учредила Комиссию правды, примирения и репараций, призванную расследовать нарушения прав человека, имевшие место в годы президентства Яйи Джамме (1996–2017). В июле 2018 года о намерении учредить Комиссию для расследования массовых репрессий в годы правления Франсиско Франко объявили в новом правительстве Испании.

Case study: Афинская комиссия 403 года до н. э.

Хотя комиссии правды и примирения — феномен, возникший во второй половине XX века, основные принципы, на которых строится работа подобных переходных механизмов, неотделимы от развития демократии как таковой. Первым задокументированным примером такого компромиссного соглашения считается договор между узурпаторами власти и пришедшими им на смену демократическими силами, заключенный после свержения Тридцати тиранов в Афинах в 404–403 годах до н. э[428]. Тридцать тиранов, установившие в Афинах олигархическую проспартанскую диктатуру после поражения Афин в Пелопоннесской войне, развернули террор против политических противников и просто состоятельных афинян.

По сообщению Ксенофонта, за девять месяцев правления Тридцати были убиты 1500 жителей города — больше, чем погибло за десять лет Пелопоннесской войны; у тысяч было отобрано имущество. Террор Тридцати принял классические формы: чистки в собственных рядах (через несколько месяцев после установления диктатуры был казнен Ферамен, первоначальный лидер Тридцати), превращение суда в фарс, поощрение доносительства и участия афинян в расправах над согражданами. Демократическая оппозиция в вооруженном противостоянии низложила режим Тридцати. Те попытались призвать на помощь Спарту, но спартанский царь Павсаний предложил заключить выгодное обеим сторонам соглашение.