Ожог - Василий Аксенов

Супруг оказался легок на помине. Толя не успел дослушатьобнадеживающей фразы. К дому подкатила черная «эмка» со шторками, точно такаяже, как та, «позорная». Быть может – та же? Из «эмки» быстро вышли иперепрыгнули через сугроб три крепкотелых офицера, нагруженные бутылкамиконьяка и шампанского. Первый, с полковничьими погонами, весело крикнул:

– Полина, как у нас дела на фронте закуски? Батареяприбыла!

Офицеры увлекли Полину Игнатьевну к подъезду с хохотом, сгромкими криками и с некоторым даже комизмом, как бы разыгрывая из себя пажей.В дверях немного замешкались, Полина Игнатьевна обернулась, и Толя услышал, какона сказала мужу:

– Бедный мальчик…

Офицеры, все трое, посмотрели на Толю, а один из нихсклонился к ушку Полины Игнатьевны, поблескивая зубами и белками глаз. Это былЧепцов. Толя сразу понял, о чем тот сейчас рассказывает блистательной даме.Догадка подтвердилась.

– Да ну вас, Чепцов! – Дама махнулаперчаткой. – Идите уж, идите!

Офицеры вжались в дверь, а она сделала Толе прощальный жесттой же перчаткой и не без еле уловимого кокетства.

– Обязательно придите ко мне в школу. Завтра.Обязательно. Я вас жду.

Дверь закрылась.

– Падла эмгэбэшная, – прошептал Толя и затрясся отзлобы.

Высший свет! Дворянские манеры! Толкователь трудов товарищаСталина! А он-то расчувствовался, раскис, почувствовал вдруг тепло, какиеперспективочки раскрылись перед ним: плюшевые занавесочки, кремовые ночнички…Не нужно мне вашего сочувствия, вы, гулии, чепцовы, лыгеры! Я волк, волчонок.Яблоко действительно от яблони недалеко падает, и сын за отца – ответчик!

Лыгеры… Да-да, он вспомнил: она – полковничиха Лыгер, о нейкак-то с уважением говорил Филипп Егорович. Да, он о всех своих пациентахговорит с уважением, как будто болезни и жалобы уже дают право на уважение. Начто же жалуется эта кобыла?

А может быть, действительно, болезнь дает право на уважение?Может быть, так и следует поступать верующему, христианину – всех прощать,никому не мстить? Хорошо, пусть так, однако имеет ли право христианин напрезрение?

Что есть презрение? Высокое ли это чувство? Духовное илибиологическое? Презирал ли Иисус своих палачей? Неужели он и к ним испытывалтолько любовь? «Не ведают, что творят». Постичь до конца Иисуса нам не дано, новедь, с точки зрения нашей обычной логики презирать – это не значит мстить? Впрезрении нет насилия?

Неожиданно, как это часто бывает в Магадане, повалил снег,да такой густой, что скрылись из глаз все огни. Толя шел теперь, бодая головойснегопад. Он не особенно и заметил-то перемену погоды – мститель Ринго Кид ивсепрощающий Христос занимали его ум.

После того как Мартин прочел ему Евангелие от Матфея, Толячасто представлял себе сцену казни Христа. Вот пробивают Ему ладонь огромнымржавым гвоздем, и вот ладонь уже не оторвать от перекладины. Вот пробивают Емувторую ладонь – как легко гвоздь проходит сквозь человеческое тело! – итеперь Он уже никогда не сможет сам оторваться от этого странного сооружения.На всякий случай Ему привязывают к столбу ноги – так вернее! Полнаябеспомощность, полная власть палачей! Кто изобрел казнь на кресте? В чью головувпервые пришла такая идея? Не зверь ведь изобрел! Зверь только убивает врага,но никогда над ним не глумится. Страсть к глумлению над жертвой – качество человечье!Однако есть и другие чисто человеческие качества – сострадание, например.Глумление и сострадание – и то, и другое присуще человеку, не зверю…

Солнце над головой. Мухи облепили раны. Никогда неоторваться от столба. Голгофа – потрескавшийся от солнца глиняный холм. Где-тонедалеко городская свалка. Его рисуют с тряпкой на чреслах, но, скорее всего,тряпки не было, и стража глумилась над Его наготой. «Не ведают, что творят…» Итолько? И даже не было презрения? Презрение – человеческое качество? Крест –грубый контур Летящего… Что за странное существо – человек?

На перекрестке ударил такой сильный снежный заряд, что Толядаже закрутился. Дико раскачивался над головой фонарь. В его неверных бликахТоля разглядел группу согбенных граждан, медленно бредущих посредине улицы. Какстранно выглядела эта группа граждан обоего пола в пургу посреди барачного,колюче-проволочного Магадана! Фетровые шляпы с заломом, боа из лисиц, макинтошис накладными карманами, туфельки на высоких каблуках. Позади группы тащилсякургузый «человек с ружьем». Приезжий бы удивился такой встрече в пургу. Толя –ничуть не удивился, он часто их встречал. Это были зеки-артисты. Ихконвоировали сейчас на концерт во Дворец культуры.

Толя тащился в Третий Сангородок, в их комнату, где безженщин все больше попахивало «мерзостью запустения». Тетю Варю тоже забрали.Ходили слухи, что арестуют всю выпущенную по истечении сроков ПятьдесятВосьмую. Никаких новых обвинений им предъявлено не будет, это точно узналМартин от своей клиентуры. Те же самые обвинения 37-го года, по которым каждыйуже отбухал свою десятку. Обоснования? Решение соответствующих органов, вотвесь ответ.

Авторитет всего «соответствующего», всего верховного Толяуже вышвырнул на помойку вместе с комсомольским значком в ту недалекую ещеночь. Всего верховного, за исключением Самого Высшего. «Лучший Друг СоветскихФизкультурников» еще занимал некоторое место в его душе.

Саня Гурченко говорил:

– Это главная сука. За яйца бы его повесил. Мартинубежденно и спокойно утверждал:

– Гитлер и Сталин – два воплощения Антихриста.

Для Толи вождь как-то раздвоился. Парадный генералиссимус,знаменосец мира в больших погонах, в кольчуге орденов, бронзовый, гранитный,гипсовый – этот, может быть, и «главная сука», и «воплощение Антихриста». Другой– симпатичный дядька с трубкой, с лукаво прищуренным глазом, «с головой ученогов одежде простого солдата», этот, конечно, ничего не знает о злодеяниях. Онхочет добра людям, снижает каждый год цены, склоняется к карте лесозащитныхполос – и прыроду пабздым! Генералы обманывают его! Если бы он приехал наКолыму! Он никогда не приедет на Колыму!

А я никогда не вернусь в школу, никогда не войду в класс спортретом маршала Берия, никогда не приму милостей магаданских полковничих. Ястану свободным бродягой, монтером, шахтером, рыбаком – есть ведь в Союзеобширные края без колючей проволоки! Потом, быть может, я получу образование,может быть, стану врачом или ученым-математиком, или скульптором, илимузыкантом, а может быть, и не получу образования и не стану никем. Одно толькоясно – я буду свободным человеком и всегда буду писать стихи. Писать стихи иникому их не показывать, возить их с собой в наволочке, как Велимир Хлебников.Когда-нибудь Людка, которая выйдет замуж за Рыбу и станет полковничихой, встретитусталого бродягу в кожаной куртке, вздрогнет и подумает с горечью – какая ябыла дура!