Заветы Ильича. Сим победиши - Владлен Логинов

Кожевников в своих записях пояснил: «очень смеялся, когда узнал о том, что в первом бюллетене было сказано о желудочно-кишечном заболевании, сопровождавшимся нарушением кровообращения. Во время консультации сказал, я думал, что лучшие дипломаты в Гааге, а оказывается они в Москве — это врачи, составившие бюллетень о моем здоровье»749.

Письмо, как видим, получилось спокойное, даже веселое. Но Каменев хорошо знал Ленина и ему стало ясно, что Ильич не пропустил мимо ушей предложение о сокращении чис- 750

ла функционирующих членов Политбюро. Ведь он сам предлагал пропустить всех их через врачебную комиссию. Но в письме Ленин не вводит в остающийся узкий состав ПБ ЦК ни самого Каменева, ни Зиновьева — они только кандидаты, а Сталина вообще хочет отправить в отпуск до Всероссийской партконференции.

14 июля Каменев приехал в Горки. Свидание (с 12.30) продолжалось полтора часа. «Из них полчаса, за обедом, — пишет Кожевников, — Владимир Ильич жадно слушал рассказ Каменева, задавал вопросы, всем интересовался, особенно было по-видимому приятно узнать о стабилизации рубля и о прекрасном урожае…

После обеда еще уходил на 5 минут “посекретничать” с Каменевым у себя в кабинете…

Л.Б. Каменев нашел, — отмечает Кожевников, — что В.И. не хуже, чем бывал зимой, когда сильно уставал или после бессонной ночи. И не заметил бы, что В.И. перенес серьезную болезнь, если бы этого не знал. Письмо полученное Л.Б. от В.И., по словам первого, написано прекрасно и почерк мало отличается от обычного почерка В.И.»1.

Видимо, за 5 минут «секретничанья» во время пребывания в Горках разговор о партийных делах не закончился, и Каменев обещал изложить свои соображения в письме. Письмо это Ленин получил, судя по всему, 15-го и, к сожалению, оно не сохранилось. Так что о его содержании можно судить лишь по ленинскому ответу.

Каменев откровенно написал о том, что предполагаемую процедуру отправки на лечение можно использовать для того, чтобы отодвинуть некоторых членов ПБ в сторону. И прежде всего речь идет о Троцком. Он претендует на особую роль в партии, а посему представляет собой главную угрозу губительного раскола. И его пребывание в Политбюро якобы превращает этот руководящий орган в корабль с не заделанной брешью, когда ради спасения приходится выбрасывать пушки за борт. Вопрос же о том, кого — куда следует решать не на заседании ПБ или членов ЦК, а на более узком «частном совещании».

Наверняка Лев Борисович писал не столь прямолинейно — он даже не назвал фамилии Троцкого. Но Ленин понял, кого он имеет в виду под «здоровой пушкой». Цитируя письмо Каменева, Владимир Ильич пишет: «“Выкидывает ЦК или готов выкинуть здоровую пушку за борт”, — Вы пишите. Разве это не

1 РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 2. Ед. хр. 12. Л. 45.

334

чрезмерное преувеличение? Выкидывать за борт Троцкого — ведь на это Вы намекаете, иначе нельзя толковать — верх нелепости. Если Вы не считаете меня оглупевшим уже до безнадежности, то как Вы можете это думать???? Мальчики кровавые в глазах…»

Что касается «частного совещания», которое решит, кого отправлять на отдых, а кого оставить, то его надо отложить для того, чтобы: «1) позондировать почву сначала и 2) обеспечить, что совещание не взорвет страсти. Я ругаться не буду наверняка. А другие?» В ответ, вероятнее всего по телефону, Каменев пообещал провести совещание с коллегами и о его итогах сообщить Ленину1.

16 июля с утра к Ленину пришел Бухарин, отдыхавший в соседнем доме отдыха. «Говорил за обедом об урожае, — пишет Кожевников, — о стабилизации рубля, о понижении процента учета Госбанком, а потом с глазу на глаз о партийных делах. На Николая Ивановича В.И. произвел очень хорошее впечатление и Н.И. тоже нашел, что зимой после утомления В.И. бывал часто хуже и вид у него теперь лучше, чем зимой…

После ужина было вторичное свидание с Бухариным, продолжавшееся 10 минут. Во время свидания, между прочим, В.И. спросил Н.И., что нового в Германии. На уклончивые ответы Бухарина В.И. заявил: “Ну Ратенау ухлопали, а кого-нибудь еще ухлопали?” Откуда В.И. узнал об убийстве Ратенау [немецкого промышленника и политического деятеля], он не сказал. После свидания В.И. читал»751 752.

Вероятно, в беседе с Бухариным был затронут и вопрос о высылке за границу руководителей уже упоминавшихся «антисоветских групп интеллигенции». Дело это приобретало все более затяжной характер. 1 июня 1922 года ГПУ представило в Политбюро ЦК РКП(б) докладную записку, в которой анализировались настроения различных оппозиционных групп в ВУЗах, общественных организациях, частных издательствах, на различных ведомственных съездах, в кооперации, трестах и других учреждениях753.

Готовил записку особоуполномоченный ГПУ, бывший эсер, ставший большевиком в 1917 году, Яков Агранов. И поскольку лояльная интеллигенция, то есть большинство специалистов, которые строили, лечили и учили Россию, находились вне сферы его интересов, то выборочные агентурные данные, приведенные им, рисовали достаточно мрачную, а главное — масштабную картину грозящей опасности.

Главный вывод сводился к тому, что «ослабление репрессий окрылило надежды антисоветской интеллигенции, и в последнее время различные ее слои в разных формах ведут… упорную контрреволюционную работу». А это «диктует необходимость принятия ряда мер по пресечению деятельности руководителей движения»1.

8 июня Политбюро обсудило представленный Уншлихтом соответствующий доклад и приняло развернутое постановление. В частности, именно на этом заседании было принято решение «о создании особого совещания из представителей НКИД и НКЮ, которому предоставить право в тех случаях, когда имеется возможность не прибегать к более суровому наказанию, заменять его высылкой за границу или в определенные пункты РСФСР»754 755.

Особое совещание, как орган внесудебных репрессий, было учреждено в России Александром III еще в 1881 году и просуществовало до 1917 года. Именно его решениями отправлялись в Сибирь активные участники оппозиционного и революционного движений самых различных партий. В их числе были и большевики — Ленин, Сталин, Дзержинский, Троцкий и другие.