Прикосновение - Клэр Норт

– Помнишь меня? – спрашивает он.

Галилео чуть склоняет голову, заинтригованный.

– Помнишь меня? – Голос Койла гремит посреди опустевшего зала, отражаясь эхом от грустной улыбки богини-матери Геры, от изломанных конечностей фигуры Посейдона, а потом растворяется, поглощенный холодными белыми стенами музея.

Я очень хочу подняться, но не решаюсь и остаюсь в прежней позе – руки и ноги уперты в пол. Дыхание у меня все еще сбито. Бронежилет задержал пулю, но не смягчил удара, и теперь в ушах стоит неумолчный звон, а на языке ощущается горечь адреналина.

– Койл… – прохрипела я.

– Помолчи! – рявкнул он, не сводя глаз с Галилео. – Так ты помнишь меня или нет?

– Нет, – ответила она. – Кто ты такой?

Койл шумно вздыхает. Неужели ему так больно от этого? Не мог же он воображать, что его убийство хоть что-то значило для такой твари, как Галилео!

– Эй, мальчик!

Ребенок вскинул на него взгляд.

– Уходи отсюда, быстро!

Школьник не двинулся с места.

– Беги! – Крик Койла снова отразился от стен зала, статуй богов и монстров, и мальчишка побежал, бросив свой ранец, содержимое которого разлетелось по полу.

Койл держал пистолет нацеленным на Пэм, она целилась в него.

– Ну, – прервала она молчание. – И что теперь?

Руку Койла начало мелко трясти, но еще сильнее вдруг задрожал его голос:

– «Санта-Роза». Ты внедрился в меня там. Помнишь?

– Нет.

– Я тогда убил женщину. То есть ты убил ее, завладев моим телом. И этого не помнишь?

Галилео пожал плечами.

Руки Койла тряслись, хотя пальцы крепко вцепились в пистолет.

– А потом ты вонзил в меня нож. Как ты можешь не помнить такого?! – По залу пронесся почти визг.

Я подумала: с тобой случилась истерика, Натан Койл. Вот что происходит. Галилео все помнил. Не помнила она. Да и в любом случае ей сейчас на все было плевать.

– Натан, пожалуйста… – Я сделала попытку встать и уже оперлась на колени, но моя рука тоже задрожала, когда я потянулась к оружию. – Дай мне пистолет. Я сделаю это. Только отдай мне пистолет!

– О! Ты, кажется, всерьез меня любишь? – В голосе Галилео смешались удивление и радость. Пэм просияла Койлу улыбкой, вглядываясь в его лицо, распрямляя плечи, гордо вздергивая подбородок, предельно довольная собой – принцесса, демонстрирующая все свои прелести принцу. – А я? Я тоже люблю тебя?

Койл прикусил нижнюю губу. Руки он держал скованно, его пальцы побелели от усилия. А потом он опустил пистолет.

Галилео улыбнулся. Я бросилась за своим пистолетом, рванувшись за ним по полу на животе головой вперед, но едва моя рука дотянулась до оружия, как Койл вдавил в нее каблук ботинка, и адская боль пронзила меня от кончиков пальцев до локтя. Он склонился, схватил меня за шею и потянул вверх. Его колени уперлись мне в спину, он приставил ствол к моей голове.

– Извини, – пробормотал он. – Мне очень жаль.

– Что ты делаешь?!

– Она права. Я люблю ее. Люблю Пэм. Не с бешеной страстью, но… достаточно сильно. Лишь немного, самую малость сильнее, чем ненавижу Галилео.

– Умрет либо она, либо мы оба, – прошипела я. – Вот чем все кончится!

Он ударил меня. Не слишком сильно, но при ударе рукояткой пистолета особой мощи и не требуется. Я обмякла в его руках, почувствовав, как струйка крови пробежала где-то за ухом, ощутила его дыхание на своей коже, его ничем не прикрытые руки на своем горле.

– Я ведь убил Жозефину, – прошептал он очень тихо, потому что слова предназначались только мне, подобно вздоху влюбленного. – Убил не задумываясь. Убил, хотя ты успела ускользнуть. Помнишь?

Галилео наблюдал за нами.

Койл облизал губы.

– Впрочем, все равно, – сказал он. – Пусть будет что будет. – Его руки тряслись, губы кривились, рот то открывался, то закрывался, словно он хотел проглотить нечто большое, но не мог решиться. А потом он отшвырнул свой пистолет в сторону, и оружие со стуком упало на мраморный пол. Оттолкнув меня от себя, он выпрямился, глядя в глаза Галилео.

Я упала с окровавленной головой и опустошенными легкими, борясь за каждый вдох, лицо у меня горело, конечности похолодели.

Галилео еще крепче сжал пистолет руками Пэм, не зная, кого застрелить первым. Я свернула охваченное болью тело калачиком, плотно закрыла глаза, дожидаясь выстрела, новой боли и неизбежной смерти.

Затем раздался голос Койла:

– Стань мною. – Он обращался не ко мне.

Я подняла глаза. Он смотрел на Галилео, распахнув руки приглашающим жестом.

– Стань мною, – повторил он, делая шаг к Пэм.

Галилео по привычке чуть склонил голову набок.

– Зачем тебе это? – спросил он.

– Натан, – прошептала я, едва шевеля языком. – Не надо.

– Кеплер любит меня, – сказал он. – Она бы убила тебя, в чьем бы теле ты ни находился. Но я люблю тебя. Я люблю тебя. Люблю… ту, в ком ты сейчас. И я не позволю ей погибнуть – только не теперь, после всего… Ведь Кеплер не станет стрелять в меня. Я сам убил… многих людей. Исполнял приказы. Ты меня не помнишь, но я люблю тебя. Стань мною.

Я незаметно подползла туда, где упал пистолет Натана, взяла его и попыталась прицелиться. Но Койл стоял между мною и Галилео, закрывая собою цель.

– Койл, пожалуйста, отойди…

Он провел рукой по щеке Галилео нежным прикосновением любовника, встретившего любимую после долгой разлуки.

– Ты же на самом деле хочешь быть любимым, правда? – спросил он. – Хочешь по-настоящему ощутить, что такое любовь?

Пистолет Галилео уже уперся ему дулом в живот, но Койл, казалось, ничего не замечал.

– Кеплер, когда была мной, раздевала меня. Ложилась в ванну, ощущая, как тепло разливается по моей коже, чтобы потом забраться под одеяло. Подолгу смотрела в зеркало, видя отражение моих глаз. Так ты хочешь познать любовь такой, какой она бывает на самом деле?

– Натан! – Имя рыданием вырвалось из моего горла, жар пробежал по телу, руки сковал ужас. – Пожалуйста, прекрати!

– Она убьет тебя, – шептал Койл, будто лаская губами ухо Галилео. – Убьет без колебаний, потому что пройдет всего секунда, и она исчезнет. Ей достаточно мгновения, не более. Момент настал и прошел. Но я не позволю этому случиться… Никогда. Она любит меня. Кеплер, ведь ты меня любишь, не так ли?

– Да, но пожалуйста…

Его голос стал еще более тихим и мягким:

– Только послушай ее. Тебя когда-нибудь умоляли о чем-то так униженно?

– Нет, – ответил Галилео. – Умоляли, но совсем иначе.