Прикосновение - Клэр Норт

– Верно, – негромко подтвердил спонсор. – Галилео. Памела вчера вечером была настолько любезна, что ознакомила меня с досье. Я, разумеется, видел его прежде, но никогда не изучал столь… пристально и критически. Вы утверждаете, что существо, известное под именем Галилео, каким-то образом проникло в вашу организацию?

– Да, сэр, утверждаю.

– Потому что вам внушила это Кеплер?

– В том числе и поэтому, сэр, хотя и по другим причинам тоже.

Я смотрела в белую стену, держа руки над головой, и думала: наверное, так же себя чувствовали хозяева тел, которыми воспользовались. Мир движется, а ты остаешься на месте, события развиваются без твоего участия, ты никак не можешь на них влиять, хотя внешне все это незаметно для посторонних глаз. Я – женщина, торгующая своим телом, чтобы купить лекарства, иначе мне не доступные. Рядом со мной сплетался заговор, велась секретная беседа, но мне оставалось только смотреть в стену и ждать.

– По каким другим причинам?

– Возьмем, например, то, что произошло во Франкфурте.

– Медицинские исследования? И что с ними было не так?

– Их целью было якобы создание вакцины против призраков. По моему мнению, Галилео перевернул там все с ног на голову, собирая данные не для уничтожения, а для создания новых подобных ему существ.

– Что заставило вас так думать?

– Я уверен, что именно Галилео убил ученых во Франкфурте.

– Сам по себе этот факт ничего не доказывает.

– Но вину возложили на Кеплер и хозяйку ее тела. Мне приказали убить обеих. Зачем было нужно убивать владелицу тела?

– Не знаю.

– Но вы же главный спонсор!

– Но, как я уже сказал, у меня широкая сфера интересов в самых разных областях, и не я принимаю оперативные решения. Но вы теперь сотрудничаете с тем существом, которое должны были убить. Почему?

– Из-за Галилео.

Вздох, скрип кресла. Возможно, они уже попробовали пирожных. Быть может, добавили сахара в медленно остывавший чай. Я представила себе пальцы, осторожно державшие французский эклер за края, чтобы не повредить глазурь. Эта мысль заставила меня улыбнуться.

– Галилео. – Спонсор снова по-стариковски глубоко вздохнул. – Мы все время неизбежно возвращаемся к Галилео.

Фонтан журчал, карп плавал. За аркой двери тысячи людей, сменяя друг друга, проходили мимо сокровищ древности и не могли оторвать глаз от их великолепия.

Наконец спонсор произнес:

– Кеплер.

Услышав это имя, я лишь вскинула голову, но не повернулась. Тела в креслах у меня за спиной задвигались.

– Кеплер, посмотрите на меня.

Я обернулась с поднятыми руками и пристально взглянула на седовласого мужчину. Кожа на его лице посерела и под глубоко посаженными глазами местами покрылась желтыми пятнами. Шея обвисла складками, придавая ему сходство с тюленем. Темные глаза смотрели на меня без всякого выражения – в них не было ненависти или хотя бы узнавания. А ведь мне было известно его имя.

Он откашлялся, прочистив горло, раздраженно сунул руку под аккуратно отглаженную белую рубашку и почесался. Потом спросил:

– Для чего вы здесь?

– Я разделяю интерес Койла к Галилео.

– Почему?

– Потому что… Хотя дело, наверное, даже не в этом. Мы с ним… делили одну и ту же плоть. Я носила его тела, он внедрялся в мои. Поначалу мы были кем-то вроде соперников. А потом дело дошло до расплаты. Я предала Галилео, и он стал мне мстить.

– Каким образом он мстил?

– Проникал в тело, которое я любила, и убивал его. Он был… красив. Вот у меня и не хватило духа всадить ему пулю прямо в мозг. Такой случай представился в Майами. А потом был Берлин… Я обратилась за помощью к одному другу, и тогда Галилео сжег его заживо. Причем сделал так, чтобы я все смогла увидеть. И спросил: «Тебе нравится то, что ты видишь?» Потому что нам всегда нравится то, что мы видим, то есть что видят люди, подобные мне. Нам кажется, что новое может оказаться лучше уже имеющегося у нас. Возможно, сегодня, возможно, завтра, возможно, это лицо, эта страна, а может… я сама стану лучше. Возможно, никого не будет волновать то, что я делала, когда в последний раз превращалась в кого-то иного. Возможно, кто-нибудь полюбит меня. Или, если я полюблю его или ее, у них не останется выбора, кроме как тоже полюбить меня. Тебе нравится то, что ты видишь? И ответ, конечно же: да, нравится. Мне нравится. Очень нравится. Если я стану им, ты полюбишь меня?

Галилео – чудовище. Это очевидный факт, – продолжала я. – Он проник в вашу организацию и практически уничтожил ее – и это тоже совершенно очевидно. Галилео разорвал вас в клочья. Но вот цели Галилео, его вероятные попытки использовать сочетание научных разработок с жестоким насилием для создания новых особей, подобных ему, для порождения, если можно так выразиться, собственных детей, которые будут жить вечно… Что ж, это вопрос спорный. Не думаю, что даже сам Галилео сумел бы точно описать свои цели.

Спонсор снова почесал живот, поскреб ногтями грудь, и мне оставалось только гадать, какие шрамы оставили на его теле хирурги, как глубоко проникли в тело этого сутулого пожилого человека.

– Вы первая… – Он замолчал и усмехнулся шутке, понятной ему одному. – Вы едва ли не первое существо из вашей породы, – поправился он, – с которым я разговариваю. И вы кажетесь вполне нормальным человеком, производите гораздо лучшее впечатление, чем я ожидал. Примите мои комплименты. А вот что Галилео мог… саботировать нашу работу незаметно для нас самих, то эта тема слишком неприятна для обсуждения, хотя обсудить ее нам все же придется. Вы… утверждаете, что отдавались приказы и наши оперативники их исполняли?

– Да.

– И приказы отдавал Галилео?

– Галилео, но, разумеется, чужими устами, голосом другого человека.

– Но ведь мы строго следуем протоколам, соблюдаем правила, призванные предотвратить как раз нечто подобное.

– Ваши протоколы надежны лишь настолько, насколько надежны люди, их разработавшие. Галилео уже давно среди вас. Возможно, когда вы обсуждали пароли с одним из своих друзей, вы согласовали их с кем-то совершенно другим.

– Мне трудно в это поверить.

– Людям всегда труднее воспринять жестокую правду, нежели простую ложь.

У него перехватило дыхание, пальцы теперь безостановочно скребли поверх рубашки.

– И мы должны верить вам – убийце, торговке людьми…

– Сэр! – Койл мгновенно вскочил на ноги.

– Что бы ни говорил Койл, – спонсор заговорил громче, не давая тому вмешаться, – не думайте, что ваша претензия на гуманность компенсирует хотя бы часть вреда, нанесенного вами прежде!

– Но все не так, сэр…

– Майкл Питер Морган! – Мой голос, высокий и звонкий, прорезал воздух, заставил спонсора откинуться на спинку кресла, вызвал дрожь в его холодных, покрытых морщинистой кожей пальцах. – Сколько лет вам сейчас? Ваше тело охвачено старческой слабостью, но ведь вам… немногим более двадцати пяти или тридцати лет, верно? Вы по меньшей мере на тридцать лет моложе тела, узником которого стали. Скажите, когда они убили Янус, вы знали, что отдали приказ убить самого себя? Это вас застрелили в том домике в Сен-Гийоме – существо, чья рука держала руку вашей жены, чье сердце любило ваших детей, существо, которое стало вами плоть от плоти, но сохранило свою душу. Вы потеряли невероятное количество времени. Вся ваша молодость пропала, не успели вы и глазом моргнуть. Казалось, вы задремали ненадолго, но проснулись уже таким, какой вы сейчас. Человеком эклектичных привычек и наклонностей… Кто вы такой? Сомневаюсь, что вы сами знаете ответ на этот вопрос.