Леонард Коэн. Жизнь - Сильвия Симмонс

Его отношения с Анджани были выстроены похожим образом: они были парой, но ещё они были, по выражению Леонарда, «невозможными одиночками» и не жили вместе. «Мне нравится просыпаться одному, — говорил Леонард, — и ей тоже нравится быть одной» [6]. От него до дома Анджани легко можно было дойти пешком. Леанна, работавшая с ним много лет, не могла не заметить, что он выглядит как никогда счастливым и спокойным. «Думаю, он нашёл своё домашнее счастье. А может быть, дело было в том, что мы работали у него дома: мы не сидели в безличной комнате и не заказывали еду — мы сидели у него на кухне, и он готовил сам. Это была интимная обстановка, и, мне

кажется, это слышно в его пении». У них не было дедлайна, не тикали студийные часы. Леонард и Шэрон могли сколько угодно раз обмениваться черновыми версиями песни, прежде чем решали, что она готова, и принимались за следующую. Иногда они устраивали перерывы на три, на четыре недели, и Леонард в это время писал или переделывал тексты.

Во время этих перерывов Леанна исследовала записи, сделанные в 1979 году, на концертах тура в поддержку альбома Recent Songs. Генри Льюи, продюсер этого альбома, записал все концерты в Великобритании. Эти плёнки двадцать лет пылились в архиве, но Леонард о них не забыл, и ему было интересно узнать, заслуживают ли они новой жизни. В феврале 2000 года двенадцать песен из этих записей были выпущены в виде концертного альбома под названием Field Commander Cohen. На первом диске, выпущенном Леонардом в новом тысячелетии, его песни звучат в превосходном, отточенном исполнении музыкантов из джаз-рок-группы Passenger, а также Раффи Акопяна и Джона Билезикджяна (уд и скрипка), и Дженнифер Уорнс и Шэрон Робинсон (бэк-вокал): последняя была тогда новым лицом в музыке Леонарда, а теперь она стала его соавтором.

Во время одного особенно длинного перерыва Леонард снова съездил в Мумбаи. Поселившись, как обычно, в отеле «Кемпс-Корнер», он вернулся к прежнему режиму: каждый день он шёл на сатсанг по улице Уорден-роуд, и ветер с Аравийского моря ерошил его волосы, а потом плавал в клубе «Брич-Кэнди». Город был пёстрым и шумным, но ничто не могло нарушить душевный покой Леонарда. Ему явно было так хорошо в Мумбаи, что Лорка, которой было интересно, чем это место его приманивает, тоже прилетела туда и провела с отцом пару недель. Леонард посоветовал ей изучить местные барахолки, и она купила там кое-чего для своего антикварного магазина в Лос-Анджелесе.

Тем временем в Канаде каким-то чудом продолжали находить всё новые и новые способы чествовать Леонарда; в мае 2000 года Стивен Скоби организовал в Монреале вечер под названием «Своего рода рекорд: Стихотворения в честь Леонарда Коэна». Леонард, следуя своей негласной политике, отклонил приглашение. В одной монреальской газете напечатали карикатуру, на которой одетая как хиппи немолодая женщина одиноко сидит на скамеечке в парке с акустической гитарой, а полицейский говорит ей: «Послушайте, женщина, все уже ушли домой. Леонард Коэн не приедет». Правда, вскоре Леонард всё же съездил в Монреаль, но по личному делу — навестить смертельно больного Пьера Трюдо. В сентябре Леонард по просьбе детей Трюдо приехал на его похороны и был одним из тех, кто нёс гроб.

Оказавшись в родном городе, Леонард воспользовался случаем, чтобы зайти в дом престарелых к Ирвингу Лейтону. Восьмидесятивосьмилетний поэт, страдавший от болезни Альцгеймера, уставился на гостя непонимающим, озадаченным взглядом. Леонард назвал своё имя. «Какой ещё Леонард?» — спросил Ирвинг. У Леонарда вытянулось лицо, а Лейтон разразился хохотом. Он прекрасно его узнал. Как только сиделка покинула комнату, они — в нарушение правил — покурили. Леонард сам зажёг трубку своего старого друга, потому что огромные, как у боксёра, руки Лейтона слишком сильно дрожали.

Сентябрь 2001 года. Сезон муссонов в Мумбаи ещё не прошёл, но дожди стали менее обильными. Закончив новый альбом, Леонард вернулся в Индию, к Рамешу. Однажды в отеле служащий за стойкой в лобби принёс ему свои искренние соболезнования. Так Леонард узнал о нью-йоркских терактах 11 сентября. Вскоре зазвонил телефон: журналист из New York Observer интересовался его реакцией на произошедшее — в конце концов, Леонард уже предрекал конец света на своём последнем альбоме, The Future. Леонард не хотел делать никаких заявлений: «В иудейской традиции не рекомендуется пытаться утешать безутешных, пока они охвачены горем». Но журналист настаивал, и он поделился с ним одним из уроков индуизма: «Мы неспособны постичь закономерность событий и проявление мира, который создаём не только мы» [7].

В октябре 2001 года новый альбом вышел под названием Ten New Songs. На его обложке была фотография, которую Леонард сделал на встроенную камеру своего компьютера: он сам и Шэрон Робинсон. «Этот альбом, — сказал Леонард, — можно описать как дуэт». Шэрон предполагала — а иногда и упрашивала, — чтобы он заменил её голос и синтезаторные партии, которые сама считала черновыми, «но когда звук альбома стал складываться, — рассказывал Леонард, — я начал настаивать, чтобы она оставила свой голос и чтобы мы использовали эти синтезаторные звуки: сами песни, казалось, настаивали на том, чтобы остаться в том виде, в котором были сделаны. Ещё мне нравится, как Шэрон поёт» [8].

Голос Леонарда на этом альбоме, столь непохожий на его же голос на Field Commander Cohen, — мягкий, сдержанный баритон, который стелется, как дым, над прозрачными, минималистичными, но всё же трогающими душу цифровыми аранжировками. Здесь нет попытки скрыть, что эти инструменты не «настоящие», и в результате альбом обладает очарованием лоу-фая11561, которое обычно не ассоциируется с синтезаторами. Голос Леонарда звучит очень интимно, и в этой интимности явно слышно, как он тихо напевает в свой микрофон ранним утром, пока соседи спят. Песни элегантно, торжественно, задумчиво перетекают одна в другую. Сам Леонард характеризовал этот альбом как «безмятежный».

В песнях этого альбома фигурируют кровавый восход и свет, Америка и Вавилон, моление Богу и маленькие будничные победы. Песня «Love Itself», посвящённая другу Леонарда, писателю и критику Леону Визельтиру, пересказывает тейсё Роси о любви, а «By the Rivers Dark» вольно заимствует образ из 136-го псалма («При реках Вавилона, там сидели мы и плакали»), оплакивающего разрушение Храма и пленение евреев вавилонянами. Гипнотическая песня «Alexandra Leaving», которую Леонард писал с 1985 года, была вдохновлена стихотворением Константина Кавафиса «Бог покидает Антония». Ослепительная «A Thousand Kisses Deep» имеет много уровней смысла, в том числе — о том, как удерживают и отпускают, творят и покоряются Творцу. Эта песня тоже пережила множество превращений, как в музыке, так и в тексте. Ребекка де Морней вспоминает, что в начале 90-х слышала её в разных версиях; в 1995 году Леонард сообщил в интервью «Нью-Йорк Таймс», что хотел добиться от неё эффекта «старой фолк-песни» [9]. Образ улицы Буги-стрит из «A Thousand Kisses Deep» получает дальнейшее развитие в одноимённой песне; «Boogie Street» на первый взгляд написана о том, что

Леонард принимает свою сущность и то, что он должен делать (даже не зная причин), и покидает жизнь в монастыре ради возвращения в музыкальный бизнес. Песня начинается с молитвы и поцелуя, а затем касается нереальности реальной жизни, непостоянства романтической любви и неотступности вожделения. «Буги-стрит, — объяснял Леонард, — это место, где мы все живём, где бы мы ни находились: в монастыре или в городе под монастырём» [10]. Кроме того, в Сингапуре действительно есть улица с таким названием. Однажды Леонард там был.