Спасти огонь - Гильермо Арриага

Хосе Куаутемок знал, что сезон охоты открыт. Охоты на него. А живет он не в заповеднике и не на частной территории. Охотников может быть двое, а может быть двадцать. Не очень-то приятно, когда тебя выслеживают, как оленя. Ну да и охотнику достанется. Хосе Куаутемок готов взять с собой на тот свет любого.

Пока решалось, жить ему или помирать, он занялся своими делами: Мариной, письмом, книжками. Читал запоем. С нескольких слов решал, стоящая книжка или нет. Вычитанное у Борхеса выражение «гневный шрам» будто огрело его, на несколько дней вывело из строя. Он видел в коридорах порезанные лица и думал о Борхесе. Сколько гнева кроется в каждом таком шраме? Сколько гнева скопилось в стенах тюрьмы? Прямо электростанция гнева.

От строк Эдмона Дювиньяка, французского поэта и преступника (жившего в XIX веке и отсидевшего за убийство), у него тоже все внутри переворачивалось: «Жизнь, рассеянный пар, тверда, как камень в ледяной степи, и готова вновь стать рассеянным паром» или «орлы клюют глаза слепцов, пока не вернут им зрение». Для человека на воле такие фразы, может, бессмыслица, но зэк их с ходу ловит. «Медленной ложкой поедаю минуты, подобные крысам» или «мои синие глаза серы, кожа сера, волосы серы, только кровь по-прежнему красна».

Ничто не вечно. Новый директор тюрьмы может запретить литературную мастерскую или даже библиотеку. И сколько бы там ему ни пели: президент то, президент се, он ведь, собака, всегда найдется ответить: «У меня тут двенадцать тыщ зэков. Хотите — сами с ними разбирайтесь». И вот тебе пиньята, кот-обормот — книги запретят, писать запретят, мастерскую запретят.

Да и отношения с Мариной могут пошатнуться из-за любой ерунды. Какой-нибудь очередной мудак-чиновник запретит посещения. Мало ли предлогов можно выдумать: беспорядки, планирование побега, попытки бунта. Так и раньше делали. Полгода без посещений, пока проверяли слухи. За полгода вся любовь пойдет псу под хвост. С другой стороны, у Марины свои тамагочи: дети, муж и все прочее. Нет-нет да и почувствует себя виноватой и порвет с ним. Или муж про все узнает, пригрозит разводом. Или станет в очередь желающих убить его, сукиного сына.

«Орлы клюют глаза слепцов, пока не вернут им зрение». Ему вот вернули.

Я задавалась вопросом, связано ли отношение к сексу с социальным статусом человека. То, что я познала с Хосе Куаутемоком, выходило далеко да пределы моих представлений об интимной жизни. Клаудио и все мои предыдущие мужчины были одного со мной круга; большинство, как и я, учились в католических школах. Да, и с ними я не чуралась экспериментов, даже пробовала какие-то позы из «Камасутры». Но с Хосе Куаутемоком сексуальность обрела новое, неведомое мне измерение. Стала первобытной, свободной и невероятно мощной.

Следующее супружеское свидание прошло, можно сказать, обычно. Мы целовались, занимались любовью в трех или четырех разных позах и даже успели полчасика поспать в обнимку, ложечками. Разбудил нас стук надзирателя. «Свидание окончено. Пять минут на освобождение помещения». Хосе Куаутемок сонно поцеловал меня и начал подниматься, но я его удержала: «Слушай, если у меня получится, хочешь в субботу провести со мной всю ночь?» До возвращения Клаудио из Хьюстона оставалось четыре дня. Идеальный момент, чтобы попытаться. Хосе Куаутемок улыбнулся: «Здесь такое не разрешается». — «А если мне все-таки разрешат? Хочешь?» Он удивленно посмотрел на меня: «Конечно, хочу». — «Тогда я попробую это устроить». Он еще раз поцеловал меня на прощание и закрыл за собой дверь.

Выйдя, я попросила надзирателя отвести меня к Кармоне.

«У вас назначено?» — спросил он тоном секретаря при высокопоставленном лице. «Нет, но мне нужно с ним увидеться». Он принялся передавать через рацию какие-то зашифрованные сообщения, как шпион из кинофильма. После чего сообщил: «Шеф сможет вас принять через двадцать минут». Я спросила, нельзя ли подождать в комнате. «Нет, мадам. Там прибраться должны. Скоро следующее посещение». — «Через сколько?» — «Да вот минут через пять уж. Вы пока тут постойте, я сейчас за вами приду». Как только он увел остальных шестерых посетителей, прибыли шестеро заключенных с ведрами и тряпками. Они распределились по двое и начали убирать комнатки. Один мыл пол, а второй проходился мокрой тряпкой по пледам. А я-то, дурочка, думала, их стирают после каждого перепихона.

Потом уборщики ушли. Надзиратель привел пять новых женщин, показал, кому куда идти. Вскоре подоспели и мужчины, и через пару минут со всех сторон уже неслись стоны наслаждения. Вернулся один уборщик, стал подглядывать через решетку металлической двери в одну из комнат и, совершенно не стесняясь ни меня, ни надзирателя, вытащил член и принялся мастурбировать. Я была шокирована, а надзиратель только посмеивался. Я отвернулась и в ужасе подумала: а если он и на нас так пялился? Если и мы служили порно-шоу этому извращенцу?

По прерывистому дыханию уборщика, который стоял довольно близко, я предположила, что он уже все. Краем глаза заметила, как он, уходя, вручил надзирателю двадцать песо, а тот преспокойно положил к себе в карман. Интересно, сколько раз и сколько людей наслаждались видом моей задницы, пока я трахалась с Хосе Куаутемоком, и всего-то за двадцать песо? Нет, нужно блокировать эту мысль, иначе я больше не смогу приходить на супружеские свидания.

Надзиратель снова начал произносить в рацию какую-то тарабарщину: «Колокольчик Ха-Ха четыре Мастодонт два Эр». Ответ пришел в том же духе: «Добро Колокольчику». Он повернулся ко мне: «Пройдемте, шеф вас ждет». И отвел меня в офис на первом этаже ВИП-корпуса. Офис оказался прямо-таки гимном кичу. На стенах плакаты с полуголыми моделями вперемешку с вырезками из криминальной хроники: «Убийца съел сердце своего соперника», «Человеческой головой играли в футбол», «Молодой человек наказал девушку за распутство, засунув бутылку ей в задний проход». Толстяк Кармона сидел положив ноги на стол. Но при виде меня встал: «Проходите, донья Марина». Мы пожали руки. Он заметил, что я читаю заголовки из газет: «Все эти безобразия натворили ребятки, которые здесь сидят». У меня мурашки побежали — и от откровенных фотографий в статьях, и от того, что Кармона называл убийц ребятками.

Он, видимо, понял, что мне не по себе, потому что сразу же сменил тему: «Рад вас снова видеть. Предполагаю, вас интересует