Убийство в доме викария - Агата Кристи

– До прихода инспектора ни к чему не прикасаться!

Констебль извлек записную книжку, послюнил карандаш ивопросительно воззрился на нас.

Я повторил рассказ о том, как нашел покойного.

Записав мои показания, что заняло немало времени, онобратился к доктору:

– Доктор Хэйдок, что, по вашему мнению, послужило причинойсмерти?

– Выстрел в голову с близкого расстояния.

– А из какого оружия?

– Точно сказать не могу, пока не извлекут пулю. Но похоже,что это будет пуля из пистолета малого калибра, скажем, «маузера-25».

Я вздрогнул, вспомнив, что накануне вечером Лоуренспризнался, что у него есть такой револьвер. Полицейский тут же уставился наменя холодными рыбьими глазами.

– Вы что-то сказали, сэр?

Я замотал головой. Какие бы подозрения я ни питал, это быливсего лишь подозрения, и я имел право умолчать о них.

– А когда, по вашему мнению, произошло это несчастье?

Доктор помедлил с минуту. Потом сказал:

– Он мертв примерно с полчаса. Могу с уверенностью сказать,что не дольше.

Хэрст повернулся ко мне:

– А служанка что-нибудь слышала?

– Насколько я знаю, она ничего не слышала, – сказаля. – Лучше вам самому у нее спросить.

Но тут явился инспектор Слак – приехал на машине из городкаМач-Бенэм, что в двух милях от нас.

Единственное, что я могу сказать про инспектора Слака, такэто то, что никогда человек не прилагал столько усилий, чтобы стать полнойпротивоположностью собственному имени[18]. Этот черноволосыйсмуглый полицейский был непоседлив и нахрапист. Его черные глазки так повсюду ишарили. Вел он себя крайне грубо и заносчиво.

На наши приветствия он ответил коротким кивком, выхватил усвоего подчиненного записную книжку, полистал, бросил ему вполголоса несколькокоротких фраз и подскочил к мертвому телу.

– Конечно, все тут залапали и переворошили, – буркнулон.

– Я ни к чему не прикасался, – сказал Хэйдок.

– И я тоже, – сказал я.

Инспектор несколько минут был поглощен делом: рассматриваллежавшие на столе вещи и лужу крови.

– Ага! – торжествующе воскликнул он. – Вот то, чтонам нужно. Когда он упал, часы опрокинулись. Мы знаем время совершенияпреступления. Двадцать две минуты седьмого. Как вы там сказали, доктор, когданаступила смерть?

– Я сказал – с полчаса назад, но...

Инспектор посмотрел на свои часы.

– Пять минут восьмого. Мне доложили минут десять назад, безпяти семь. Труп нашли примерно без четверти семь. Как я понял, вас вызвалинемедленно. Скажем, вы освидетельствовали его без десяти... Да, время сходится,минута в минуту.

– Я не могу утверждать категорически, – сказалХэйдок. – Время определяется примерно в этих границах.

– Неплохо, сэр, совсем недурно.

Я не раз и не два пытался вставить свое слово:

– Часы у нас, знаете ли...

– Прошу прощенья, сэр, если мне что понадобится узнать, язадам вам вопрос. Времени в обрез. Я требую абсолютной тишины.

– Да, но я только хотел сказать...

– Абсолютной тишины! – повторил инспектор, буравя менябешеным взглядом.

Я решил повиноваться. Он все еще шарил взглядом по столу.

– Зачем это он сюда уселся? – проворчал он. –Хотел записку оставить – эге! А это что такое?

Он с видом победителя поднял вверх листок бумаги. Слак былтак доволен собой, что даже позволил нам приблизиться и взглянуть на листок изсвоих рук.

Это был лист моей писчей бумаги, и сверху стояло время:«18.20».

«Дорогой Клемент, – стояло в записке. – Простите, ждатьбольше не могу, но я обязан...»

Слово обрывалось росчерком там, где перо сорвалось.

– Яснее ясного, – раздувшись от гордости, возвестилинспектор Слак. – Он усаживается, начинает писать, а убийца потихонькупроникает в окно, подкрадывается и стреляет. Ну, чего вы еще хотите?

– Я просто хотел сказать... – начал я.

– Будьте любезны, посторонитесь, сэр. Я хочу посмотреть, нетли следов.

Он опустился на четвереньки и двинулся к открытому окну.

– Я считаю своим долгом заявить... – настойчиво продолжаля.

Инспектор поднялся в полный рост. Он заговорил спокойно, ножестко:

– Этим мы займемся потом. Буду очень обязан, джентльмены,если вы освободите помещение. Прошу на выход, будьте так добры!

Мы позволили выставить себя из комнаты, как малых детей.

Казалось, прошли часы, а было всего четверть восьмого.

– Вот так, – сказал Хэйдок. – Ничего не попишешь.Когда я понадоблюсь этому самовлюбленному ослу, можете прислать его ко мне вприемную. Всего хорошего.

– Хозяйка приехала, – объявила Мэри, на минуту возникнувиз кухни. Глаза у нее были совершенно круглые и шалые. – Минут пять какпришла.

Я нашел Гризельду в гостиной. Вид у нее был утомленный, новзволнованный.

Она внимательно выслушала все, что я ей рассказал.

– На записке сверху помечено «18.20», – сказал я взаключение. – А часы свалились и остановились в восемнадцать двадцать две.

– Да, – сказала Гризельда. – А ты ему разве несказал, что эти часы всегда поставлены на четверть часа вперед?

– Нет, – ответил я. – Не удалось. Он мне рта недал раскрыть. Я старался, честное слово.

Гризельда хмурилась, явно чем-то озадаченная.

– Послушай, Лен, – сказала она, – тогда это всевообще уму непостижимо! Ведь когда эти часы показывали двадцать минут седьмого,на самом-то деле было всего шесть часов пять минут, а в это время полковникПротеро еще и в дом не входил, понимаешь?

Мы некоторое время ломали голову над этой загадкой, но такни к чему и не пришли. Гризельда сказала, что я должен сделать еще одну попыткусообщить об этом инспектору Слаку, но я проявил несговорчивость, котораязаслуживает скорее названия «ослиное упрямство».

Инспектор Слак вел себя чудовищно грубо без всякого повода.Я предвкушал ту минуту, когда, к его вящему посрамлению, выступлю со своимважным сообщением. Пожалуй, я замечу с мягкой укоризной: