Ангел из Галилеи - Лаура Рестрепо

Я решила сделать фотографии падре Бенито — он в любом случае станет отрицательным персонажем в моем репортаже (я представила себе подпись к фотографии, которую сделает мой шеф: «Сыщик на амвоне!»). Я прошла вперед к алтарю и начала работать, стараясь поймать наиболее выразительные гримасы священника. А он их делал великое множество, и особенно эффектно смотрелся прилипший к нижней губе падре окурок Lucky Strike — он читал свою проповедь, дымя как паровоз.

Полагаю, я совершила ошибку, отделившись от толпы прихожан и шагнув на ступени алтаря, а может, подошла слишком близко или не опустилась на колени, когда должна была сделать это, в любом случае в моих действиях, видимо, просматривалось некое неуважение к церковным обрядам.

Священник обрушил с амвона на мою голову град проклятий, не называя меня лично, но глядя столь свирепо, словно бы я была в чем-то виновата, и тыча в меня пальцем, особенно когда произносил слова: современный мир, распутство современного мира и так далее. Один раз он сказал: демон, мир и плоть, нацеливая на меня указательный палец трижды, по разу на каждое слово.

Я обратила внимание на мужчину, который тоже не сводил с меня глаз. Он не был мне знаком, но, несмотря на это, на его лице читалась настоящая ненависть: я отчетливо ощутила эту ненависть — направленную против меня, против ангела, которого он считал мошенником, против чужаков, против женщин-подстрекательниц, против всех, кто насмехался над его Богом. До этого момента мое приключение в квартале Галилея было удивительным и, в общем-то, довольно занятным. Но выражение лица этого человека заставило меня понять, что вокруг вот-вот разразится буря. Вся эта история с ангелом затронула очень чувствительные струны. Я оглядела толпу рядом с собой и увидела мрачные лица, искаженные фанатизмом.

Почувствовав себя неуютно и одновременно ощутив стыд за то, что вмешалась в такое дело, я переместилась в полумрак бокового нефа, а потом сбежала из церкви, до того как закончилась месса. На выходе я услышала донесшийся из репродукторов последний вопль священника:

— Пусть фальшивый ангел откроет свое настоящее имя, чтобы мы знали, как себя вести!

Я пригласила Орландо поесть в «Звезде» — это была союзная территория. И почти не узнала лавку в ее ночном обличье: красные огни, спертый воздух, молчаливые мужчины пьют пиво, бутылки громоздятся на столе, трио из типле, гитары и маракаса[8]наигрывает ужасно грустную мелодию пасильо[9]. Мы с Орландо уминали эмпанадас с картошкой, посыпанные перцем, когда кто-то сообщил:

— Идут люди из Параисо!

— Это паломники из квартала Эль-Параисо, которые пришли к ангелу, — объяснил Орландо, запихнул в карман остатки эмпанадас, одним глотком допил газировку и убежал.

— Вы продаете мужские брюки? — спросила я велеречивого хозяина лавки, который, кланяясь чаще, чем японец, и обсуждая с женой каждый свой шаг, показал мне три-четыре пары разных размеров, все они были из грубой ткани. Я выбрала те, что мне показались подходящими, еще купила рубашку, фонарик с батарейками и несколько апельсинов. Заплатив за покупки, вышла на улицу и увидела Орландо, смешавшегося с толпой.

Людей из Эль-Параисо были сотни: мужчины, женщины и дети стояли под утихающим дождем. Они пришли пешком, приехали на переполненных джипах и на ослах, они даже притащили на носилках паралитика и нескольких больных. Настоящий двор чудес с его обитателями, закутанными в уродливую нищету, сидящими на холодной земле без подстилки. Было нелегко присоединиться к ним, но в то же время мне нравилось быть там: я всегда чувствовала, что чем тяжелее жизнь, тем более она настоящая.

Только что пришедшие сбились в кучу на улице напротив церкви, а те, что выходили от мессы, в свою очередь, скапливались на паперти. Передо мной столкнулись лоб в лоб два враждующих воинства: армия священника и армия ангела. Оружием в этой холодной войне стали угрюмые взгляды и духовные песнопения. Люди из церкви распевали весьма проникновенный гимн, который я знала еще со школы: «Когда я в печали, / Зову Тебя с плачем, / И Ты расточаешь Свою благодать», а на площади под моросящим дождем упорно тянули Серафимову песнь «Свят, Свят, Свят Господь». Я поднялась по каменным ступеням паперти, чтобы углядеть Орландо с высоты, и неожиданно подхватила самые лучшие слова: «Твоя рука расточает…», которые убаюкали меня, унеся туда, где фиолетовый свет сочился сквозь витражи часовни в моей начальной школе. Я с завистью вспоминала Ану Карлину Гамо, любимицу монахинь, которая была единственной девочкой из хора, способной спеть соло в «Аве Мария» Шуберта, когда почувствовала, как меня дернули за плащ.

— Пойдем, Монита!

Это был Орландо, он оттаскивал меня от враждебной группировки и вел к нашим, которые зажгли факелы, воспользовавшись тем, что дождь почти прекратился. И в тот момент, когда умирал день, на холм начала подниматься процессия — мы с Орландо шли в первых рядах ее. Сторонники священника остались внизу и начали разбредаться. Они были бедны, но презирали тех, кто пришел из Нижнего квартала, как и других фанатичных приверженцев ангела, почитая их еще более бедными.

Мы одними из первых дошли до дома доньи Ары. Резкий запах дождя рассеялся, и в воздухе стоял аромат только что омытых дождем эвкалиптов. Я обернулась, чтобы посмотреть назад, и увидела настоящее чудо: нежные вечерние сумерки расчистили небо и прямо передо мной во все четыре стороны открывалась головокружительная панорама.

Я знала, что созерцаю мир с самой его вершины. А внизу, под моими ногами, безбрежным океаном пульсирующих точек раскинулся сверкающий ночной город, подмигивая каждым из своих фонарей, освещенными окнами, фарами автомобилей, затопленными печами, зелеными и красными глазками светофоров, неоновыми рекламами, отраженными в уличных лужах, огоньками всех его сигарет. По склону зигзагом вилась река факелов, которые несли паломники из Параисо, словно к нам поднималась светящаяся змея, а на небесном своде, так близко, что можно было дотянуться рукой, неслышно дышал Млечный Путь. Вселенная явилась передо мной полной знаков, и я чувствовала, что могу разгадать их.

Толпа паломников уже собралась в святом месте, и все ждали появления ангела. Они принесли своих больных, чтобы он излечил их, и своих новорожденных, чтобы он крестил их. Старики пришли за утешением, дети — из любопытства, скорбящие — за надеждой, бездомные — за приютом, женщины — за любовью, неудачники — за благословением.

Мне было непросто понять, каким образом появление ангела — факт весьма сомнительного свойства, можно сказать, бред сумасшедшего — превратилось в столь важное событие для местных жителей. Но было очевидно, что для этих людей ангел был более определенной, досягаемой и надежной силой, чем судья, полицейский или сенатор, не говоря уж о президенте Республики.