Игра в сумерках - Мила Нокс

– Что ты имеешь в виду, Лазар? Ты снова согласился ее лечить? Ей же ничего не поможет. Ничего!

Отец поглядел в окно. На фоне лилового неба темнели курганы.

– Есть кое-что…

Он сжал кулак, отчего синеватый ключ растянулся. Потер сломанную переносицу и после паузы ответил:

– Ей поможет Связывание.

Мать приглушенно вскрикнула. В ее возгласе были удивление и досада.

– Лазар! Посмотри на меня. – Она заставила мужа отвернуться от окна. – Ты клялся больше этого не делать!

– Девочку нужно связать с матерью, чтобы она получила часть ее жизненных сил – так чаша весов Смерти придет в равновесие. У меня нет выбора. Иначе она умрет.

– Значит, она должна умереть! Ты постоянно рискуешь из-за своего лечения, помогаешь этим… этим…

– Мария! – Отец повысил голос.

Лазар никогда не кричал. Всегда разговаривал спокойно, что бы ни происходило – даже когда его грозили убить и вздернуть за ноги на осине. Сейчас он был зол.

– Ей суждено уйти раньше времени, – тише сказала мать. – Я думаю, даже не сможет… – Она осеклась. – Девочку жаль… Бедняжка. Я видела ее мать. Понимаю, она готова на все ради ребенка. Хотя у нее еще сын, и если… он останется один… Я бы тоже все сделала ради нашего мальчика.

Теодор поежился. Он не любил, когда мама говорила так о нем.

– Это решение матери. Только ее.

– Ты уже предложил ей?!

– Да.

Во взгляде отца блеснул нехороший огонь, который порой замечал Теодор. Отблеск чего-то давнего, о чем отец молчал. Наконец он прикрыл глаза и ссутулился. Бремя забот упало на его плечи, придавив тяжестью гробовой крышки. Отец повернулся к Теодору, скривил рот и сказал более сипло, чем обычно:

– Ты поможешь мне?

Теодор молчал. Он должен будет пойти с ним? К людям?

– Сын?

Теодор дернулся. Крик. Он и правда услышал его, раздавшийся где-то глубоко внутри. «Я их ненавижу!» Голос был детским, но злость, которая в них кричала, – взрослой. Теодор сглотнул и, пошатнувшись, вышел за дверь. Он не мог дать ответ.

* * *

Лазар стоял возле входной двери. Женщина переминалась с ноги на ногу у калитки, дрожа от холода. Или от волнения?

– Я не могу больше это терпеть, Мария. Он должен жить в городе. Я должен отправить его туда.

Сердце Теодора подскочило к глотке и сделало кульбит. Что это значит? Отправить к людям?

– Он еще мальчик! И ты берешь его с собой на лечение. Ты что, Лазар? Он не пойдет. Он – мой сын!

– Мне не справиться без помощи. Там нужен помощник. И он – взрослый.

– Но ему всего пятнадцать!

– Почти шестнадцать. Тео должен научиться лечить людей. Может, тогда он их полюбит. Чем дольше он живет с нами, тем меньше походит на человека. Та дружба, в которой он разочаровался, была не настоящей дружбой. Он еще никогда не дружил, не любил – а значит, не жил. Ты знаешь, что ему предстоит выбор. Если он не узнает, за что имеет смысл держаться… Что тогда будет?.. Это его последний шанс…

Теодор испугался. К людям? Его отправят жить в Извор? Или в другой город? Но как же лес, Север, ночные вылазки, Волчий уступ? Отец сошел с ума, если думает, что Теодору в каком-то городе будет хорошо. Как он сможет жить среди людей, да еще и с таким лицом?!

Отец выскочил из дома, хлопнув дверью. Сумка сползала с его плеча при каждом шаге и позвякивала на все лады. Тео понял, что другого шанса не будет, бросился в дом, схватил с полки черную тряпку и уже через минуту шагал рядом с отцом. Оба не сказали ни слова, но Теодор чувствовал: взгляд отца потеплел.

За курганами начинался Извор.

Одно- и двухэтажные дома, крытые черепицей. Каменная мостовая петляла, разветвлялась на проулки, а порой и тупики. Городок больше походил на большую деревню. Поутру в окна дышал лес и заползал хмурый туман. А если выглянуть ночью, можно было увидеть сов, которые жили своей жизнью, – ужасно таинственной и по-своему прекрасной.

На окраине Извора у реки высилась старая мельница, и ветер гудел в ее пустых черпаках. Говорят, жить рядом с мельницей – дурное дело, однако семья девочки жила здесь.

Они вошли во двор, где стоял давно не крашенный домик. На его крыше темнело тележное колесо, опутанное ветками, – гнездо аистов. Внутри дома было тихо и сумрачно – Лазар приказал не включать свет. Кроме того, никто из семьи не должен был рассказывать, что им помогает знахарь.

Женщина, согласившаяся на Связывание, должна была доверить знахарю две жизни – свою и ребенка. Связывание не давало никаких гарантий. Кто-то мог умереть. А может, оба. Этот обряд можно было проводить только в крайних случаях, когда уж совсем нечего терять. Теодор смутно помнил, что отец делал такое всего несколько раз; и в двух случаях выжили оба: и больной, и тот, кто согласился рискнуть ради него жизнью. Что случилось с остальными, Тео не знал.

Лазар плотно запер дверь и завесил окна, сварил траву, влил немного в рот Оаны и дал чашку ее матери. По запаху Теодор узнал сонную фиалку.

– Я проснусь? – спросила женщина. – Вы сказали…

– Я сказал, что не знаю. – В голосе отца было спокойствие. Он смотрел на этих людей так, как никогда бы не смог Теодор, с таким теплом и волнением, что защемило в груди. – Я постараюсь помочь вам обеим. Даю слово. Спите спокойно.

Глаза женщины закрылись, и ее голова свесилась набок. Теодор помог отцу уложить мать рядом с дочерью. Лазар достал нож с тонким лезвием и прочертил полосу на ладони женщины, прямо по линии жизни. Потом взял руку Оаны, проделал то же самое и сомкнул их ладони, приложив линию к линии. Объединяя их жизни и кровь в одну.

– Держи их за руки. Пожалуйста.

Лазар достал Мертвый корень и погасил свечу. Он делал это всегда только пальцами, никогда – дуновением. Теодор ничего не видел, не знал, где отец, и что происходит. Но чувствовал запах корня. Горький, от которого щипало горло. Теодор сжимал руки женщины и ее дочери и тут осознал, что впервые прикасается к девушке. Это было так странно.

Внутри что-то оборвалось.

Теодор никогда прежде не чувствовал такую кожу. Нежную и гладкую, как бутоны лесных цветов, распускающихся весной. Он любил проходить мимо ручьев, мимоходом касаясь пальцами диких лесных тюльпанов. Их шелковистые лепестки щекотали, приятно ласкали его руки, загрубевшие от древесной коры, покрытые сеточкой шрамов. В этот момент ему казалось, что весна пришла не в лес.

Ему казалось – весна пришла в его сердце.

Теодор избегал людей, не приближался к ним. Если касался – то чтобы ударить. А тут впервые взял кого-то за руку с мирной целью. Девушку. От этого он почувствовал непонятное волнение и даже не мог определить, хорошее или нет. Сердце подпрыгивало и колотилось, словно он бежал в гору без остановки и теперь, задыхаясь, стоял на самой вершине.