Голыми глазами - Алексей Алехин

В старые времена ферганец, отправляясь в путь, приторачивал к седлу пучок саженцев.

Тонкие прутики занимают в поклаже немного места.

Приметив дорогой пробивающийся в камнях водяной шнурок, или просто потемневший от сырости клочок земли, он слезал с осла, отвязывал саженец, пристраивал его в благословленную влагой почву и трогался дальше.

Со временем там поднималось деревце – урюк или айва.

Повсюду на полях женщины и дети. Десятилетние мальчики привычно ворочают тяжелыми, под мужскую руку, кетменями. Самые младшие выбирают из земли и сносят к межам выступившие за зиму камни.

Пасхальную ночь мне довелось провести за магометанским столом, где прижимают руку к груди, протягивая пиалку с зеленым чаем.

Дом с галерейками, расписанными наивной кистью, стоял в колхозном саду, представшим наутро библейским Садом.

Цвел нежно-розовый, и густо-розовый, и почти фиолетовый урюк. Светилась зеленовато-белая алыча. Полыхал бьющий в оранжевое миндаль. Еще какие-то кусты убрались висящими желтыми лоскутами.

Черные гладкие стволы деревьев поднимались из травы и смыкались вверху в сплошную крону, через просветы которой, как из полыней, протягивались вниз сияющие золотые полосы.

В темном квадрате вырытого под обширной шелковицей пруда ходили огромные рыбьи тени.

Хозяин, посмеиваясь, рассказал, как предложил раз съехавшемуся на даровую пирушку районному начальству половить тут руками, без сетей.

Подвыпившие гости поскидывали пиджаки, рубашки, брюки и полезли в воду.

Часа полтора с гиканьем охотились по грудь в воде.

Наконец изловчились зажать в угол и ухватить одну рыбешку.

Трофей был торжественно зажарен в кипящем масле, и пир продолжался.

Теснина, через которую Карадарья выходит в Ферганскую долину, зовется Старухиными Воротами. С этим названием связывают легенду.

По здешним обычаям даже иноверцу нельзя отказать в глотке воды.

Некогда тут жила прежадная старуха, владевшая богатым фруктовым садом.

Однажды у дома ее остановился странствующий дервиш и попросил напиться, но старая карга пожалела и воды.

Лето было на середине, стоял страшный зной.

Даже птицы раздумали летать.

Путник помолчал, прислушиваясь к звуку текущей в глубине сада воды.

Потом поднял глаза на хозяйку кущ и молвил: «Будь проклята. И ты, и твой не приносящий радости сад». Провел по лицу и груди ладонями, как это принято обращаясь к Аллаху, повернулся и зашагал прочь.

В тот самый миг старуха окаменела. И сад окаменел.

Возле Старухиных Ворот и правда высится красноватая глыба, напоминающая сгорбленную, отглаженную временем женскую фигуру.

А неподалеку бьет источник из выходящего на поверхность ветвистого, похожего на слежавшийся хворост известняка. Там находят камешки удивительной формы, точь-в-точь окаменевшие косточки персиков и абрикосов.

Один такой камешек я держу сейчас в руке.

...

Ферганская долина Март – апрель 1977

Автобус «Согдиана – Автовокзал».

Самаркандская фарфоровая фабрика им. Тамерлана.

Вечно жужжит вентилятор в приемной эмира.

«Тот счастлив, кто отказался от мира прежде, чем мир от него» – гласит надпись над входом в мавзолей Гур-Эмир.

Из этих мест неспроста вышло столько мудрецов и пророков.

Летний зной в здешнем краю надвое разделяет день, оставляя посреди часы для отдыха и размышлений.

Дерево над арыком дает довольно прохладной тени, а чай и лепешка достаточно просты, чтобы поддерживать беседу, не отвлекая ее.

И вода перекидывается на камнях, задавая неторопливый ритм течению мысли.

Быт беден и потому не отягощен чрезмерной сложностью.

Кетмень – простой инструмент.

Езда на осле нетороплива и позволяет глазеть по сторонам, думая о своем.

Много месяцев в году стоят теплые ночи, когда нет нужды заботиться о ночлеге.

А раз повседневная жизнь столь понятна и проста, почему бы не поразмышлять о премудром: о человеке, вечности и Боге.

Только в те времена не сеяли так много хлопка.

...

Конец 1970-х

За несколько крон

он довезет тебя через весь город, позвякивая на поворотах

колоколами св. Витта

и погромыхивая под готическими сводами

соборов, где толпятся туристы с фотоаппаратами «Кодак»,

мимо деревянных святых

с мохнатыми от пыли руками,

словно каждый из них Исав, проморгавший первородство,

вдоль оборонительных рвов,

какие во всех городах Европы выводили у крепостных стен

средневековые сюзерены,

не зная, что закладывают бульвары и парки

для будущих сограждан,

мимо бильярдных в какой-то щели у Карлова моста,

мимо заводных апостолов на ратушной башне

и советского танка,

сожженного Яном Гусом,

по кривым переулкам еврейского квартала,

где столько лет картавит жизнь,

мимо юных парочек,

целующихся, едва стемнеет, на набережных одними губами,

как целуются, когда все впереди,

мимо заблудившихся немок,

разгадывающих туристическую карту при свете

шестигранного уличного фонаря,

и памятников, оставшихся в одиночестве под дождем,

и той маленькой площади, где было так ветрено, и лило, и тебе продуло уши,

мимо кафе и подвальчиков с медными крючьями

для плащей,

где Швейк играет с Гавелом в «долгий марьяж»

и какая-то Марженка в джинсах и рубчатом свитере

с крестиком

ждет за столиком, поглядывая на вход,

всего за несколько крон

в красном вагончике «ЧКД»

через мокрую Прагу в фонарях, отраженных в брусчатке,

через весь этот город

готических соборов и романских пивных,

до самого дома,

до Павелецкого вокзала.

...

Прага Май 1995

Ане

Москва – Варшава

поляк

с грудой сумок

ночью в Смоленске подсел