Пиранья. Первый бросок - Александр Бушков

Вундеркинд отступил на шаг, удивленно пробормотав:

– Эт-то как понимать?

– Смотри сюда,– сказал Лаврик и ловко вложил кирпич ему вруки.– Целый ведь, без подвоха? Погляди-погляди, изучи... Целый? А теперь гляньи оцени...

Он положил кирпич на крышку высокого пожарного ящика, беззамаха, без крика сделал молниеносное движение рукой. Чуть слышно скрежетнуло.Лаврик взял в ладони две половинки кирпича, продемонстрировал их бородатомудоценту и грустно-ласковым тоном сообщил:

– У меня еще плохо получается, а вот этот парень,– он кивнулна Мазура,– то же самое делает и быстрее, и качественнее, уж ты поверь моемучестному слову. Ну не может он с тобой стукаться, чудило, по причине своегополного превосходства, неохота ему за тебя сидеть, научный ты наш... Ты уж кнему не липни, а? Пусть девочка сама решает. Она ж, по-моему, еще совершенноничья, так что не стоит тут мне мушкетеров из первого тома изображать... Ну,разбежались, соколы?

Вундеркинд молча таращился то на него, то на кирпич, то наМазура. Разрубленный пополам кирпич был, что ни говори, аргументом весомым. Вконце концов бородач, отчаянно пытаясь сохранить лицо, отступил на шажок исказал Мазуру:

– Это не значит, старый, что я от своих намерений касательнодевушки отказываюсь...

– Да ради бога,– сказал Лаврик.– Только чтоб без дуэлеймне... А то невыездными люди в три секунды становятся...

Глядя вслед сопернику, удалявшемуся так, чтобы ни за что непроизвести впечатления испуганного, Мазур недовольно сказал:

– Ну, и к чему эти номера?

Лаврик поморщился:

– Слушай, тебя что, мало предупреждали? А рученьку бывывихнул?

– Да ладно...

– Нет уж,– сказал Лаврик чужим, жестким голосом.– Ты все этоприми ближе к интеллекту и не забывай, фендрик, что говоришь со старшим позванию...– Лицо у него было тоже чужое, напряженное и жесткое.– Ну?

– Извините, товарищ капитан-лейтенант...– серьезно сказалМазур.

– Вот это лучше, хотя «вы» и звание были не-обязательны...Итак?

– Слово офицера, не повторится,– сказал Мазур.

– Совсем хорошо...– Лаврик огляделся и, убедившись в полномотсутствии посторонних, сказал уже обычным тоном: – Придется тебе, голуба,пока суд да дело, пока стоянка, на меня маленько поработать.

– В смысле?

– Тебе не кажется, что прелестная Мадлен болтается вокругнаших людей чересчур навязчиво?

– Черт ее знает,– серьезно сказал Мазур.– Может, обычнаяжурналистка. А может, ищет подходы. Тут я не спец, это уже по твоей части...

– Так-то оно так,– сказал Лаврик.– Только куда ж мы денемсябез поддержки широких слоев советского общества? В общем, если человек ищетподходы, самым выигрышным будет не пускать это дело на волю волн, на самотек, азаботливо подставить кандидатуру. Так оно гораздо выигрышнее, согласен? Вот иумница. Ты уже уловил направление моей пытливой мысли?

– Хочешь сказать...

– Ну да,– безмятежно признался Лаврик.– Дорогой мой старлей,на вас возложена почетная миссия сыграть живца. Помнится, она тебя, как ипарочку других, в ресторан приглашала, контакт усиленно налаживала? Все,конечно, как и подобает советским людям за рубежом, героически отмелипоползновения... Так вот, если она завтра опять станет вокруг нас болтаться,разрешаю поддаться на провокацию. Иди, куда ни позовет, пей вискарик, ежелиугостит, в общем, плыви по течению... Между прочим, я не в самодеятельностьиграю. Дракон полностью в курсе, сегодня санкционировал. Уж извини, что именнона тебя пала миссия, но так уж сложилось. «Вказивка» сверху пришла, намположено откозырять и сполнять... Справишься, дело нехитрое.

– Но я же...

– Все понимаю. А что поделать? – развел руками Лаврик.–Нет у меня своих людей для такого мероприятия, те, что есть, на конкретныхучастках пашут... Выше головы своих хлопот.

– Ну, а если она все же – резидент?

– В таком случае, естественно, будет тебя вербовать.Вербуйся, коли начальство разрешает. Поломайся, конечно, как семиклассница,когда ее физрук к стеночке притиснет в спортзале, попищи – мол, я нетакая, я жду трамвая, я этого в жизни не делала, страшно мне... Ты ж у наспарень неглупый, а? Только не переигрывай, побольше естественности... Мелкие проколысойдут – в конце концов, не каждый день тебя вербуют. Самое-тоглавное – никто тебя, орла нашего, наказывать не будет. Сорвется –так сорвется. Не Штирлиц, ежели по большому счету.

– Озадачил ты меня...– честно признался Мазур.

– Извини, меня тоже начальство озадачило.

– Может, она все же журналистка без двойного дна? –вслух подумал Мазур.– Нормальная баба, хоть и старовата, годочков тридцатьпять... Раскованная только...

– Вообще хорошо,– усмехнулся Лаврик.– Масса сложностейснимается автоматически. Но скажу тебе честно: что-то у меня свербит в районеответственного за нюх органа. Так и свербит. Словами внятно выразить не могу, аинстинкт чечетку выбивает...– Он полез в карман.– Вот тебе, кстати, полсотнифунтиков, которые стерлинги. Чтобы не выглядел совершеннейшим альфонсом. Свои,поди, все до пенсюка на адмиральскую дочку Ирочку потратил? Бери-бери, это унас официальные командировочные, скажем так.

Мазур неловко засунул деньги в карман, пожал плечами:

– Самарин, это все-таки, как серпом по известному предмету...

– Привыкай,– ухмыльнулся Лаврик.– Уж прости циника, но послеэтого дела тебе хар-рошая запись добавится в личный листок: участие вконтрразведывательном мероприятии и проявленные при этом... Пусть даже тянемпустышку – но мероприятие-то тем не менее состоялось, а? То-то... А теперьиди себе, танцуй дальше, только, я тебя умоляю, помни, что пальчики ты беречьобязан, как пианист...

Он поднял крышку пожарного ящика, бросил на кучу песка обеполовинки кирпича, хмыкнул и подмигнул.

С утра на судне стараниями товарища Панкратова прямо-такинагнеталась торжественная обстановка: динамики, включенные на полную громкость,в данный момент как раз сообщали на всю прилегающую акваторию:

И вновь продолжается бой!

И сердцу тревожно в груди!

И Ленин, такой молодой,

И юный Октябрь впереди!

Сам же товарищ Панкратов, сияя надраенными регалиями,суетился, что твой колобок, он то исчезал в недрах «Сириуса», то вновь возникална палубе, неутомимо напоминая всем и каждому, что товарищи мужского полаобязаны надеть галстуки, а лица пола женского – особое внимание уделитьдлине юбок, понятно, в сторону максимума, отличающих советского человека зарубежом приличий. Натолкнувшись на Мазура, он, видно, замотался уже настолько,что прошипел: