Мое имя – Лектон - Анна Кафа

Жак знал, как дешево стоит мир и как дорого стоит человек, поэтому бытовые проблемы его почти не занимали. С тех пор, как его жизнь превратилась в кисть и мысль, он писал людей, вглядывался в их черты и сквозь полотно пытался проникнуть в тайну их существования. Но, как бы пристально он ни вглядывался, очень редко Жак встречал человека, лицо которого таило в себе смысл и ответ и выражало нечто большее, чем радость, тщеславие или телесную красоту. Такое лицо было у Кей, и поэтому, он не мог ее оставить, он чувствовал, что в ней сокрыт ответ, и что она нужна ему не меньше, чем он ей.

В то время, как Кей боролась с вопросами, Жак искал ответы. Благодаря своему знакомому детективу, он вышел на человека, который что-то знал об исчезновении Марка. Жак набрал телефонный номер:

– Здравствуйте, мне рекомендовали вас. Я звоню по поводу исчезнувшего человека… – Жак не успел договорить, как его перебил голос с сильным акцентом:

– Да, я знаю. Сегодня в полночь в кафе «Acropole L». При входе скажите, что вас ждет Аладдин. Вас проведут.

Жак едва успел бросить в телефон «Да», как услышал длинное «пииии».

Этот короткий разговор оставил у него неприятный осадок. Голос человека ему показался странным. Сначала Жак решил, что, скорее всего, это из-за акцента которым был приправлена речь собеседника, он часто встречается у арабских эмигрантов. Но, рассуждая дальше, он понял, что дело не в акценте, в нем было что-то вселяющее тревогу. Имя “Аладдин” ему ни о чем не говорило, среди его знакомых был один человек с таким именем, но это точно не он. Жак еще долго размышлял бы над своими впечатлениями, если бы в дверь не постучали. Это была Кей. Квартира, которую ей предложил Жак, была этажом выше его собственной, и она, находясь в окружении всего чужого, решила спуститься. Ее джинсы, светло-голубая рубаха, кроссовки и рюкзак создавали впечатление, будто она собралась в путешествие. Ее лицо казалось бледным, а мелькающие из-под челки глаза выражали решительность.

– Жак, простите. Я проснулась и почти сразу же направилась к вам. Я, право, не знаю, что мне делать в чужой, то есть вашей квартире.

Жак улыбнулся и радостно проговорил:

– Конечно Кей, проходите. Вы правильно сделали, я и сам хотел к вам заглянуть, но боялся, что мое общество может быть сегодня для вас в тягость. Пойдемте в столовую, я сварю кофе. Да, кстати… Нам сегодня нужно будет встретиться с одним человеком, правда, в полночь. – И Жак рассказал ей о своем звонке неизвестному.

– Это время мне показалось не совсем разумным, но у меня не было возможности его изменить, Аладдин повесил трубку.

– Его зовут Аладдин? Странно, – проговорила задумчиво Кей.

– Да? Почему?

– Нет, так, ничего. Просто сегодня я уже встретила такое имя, правда в рекламе курортного комплекса… Ну, да ладно.

– Кей, вы меня простите? Вы, насколько я помню, отдали ваш портрет, который я написал?

– Да, я отдала его горничной…

– А вы не будете возражать, если я попробую его найти и оставлю себе? Не подумайте ничего дурного, но когда я вас писал, я не хотел вам отдавать работу. У меня было сильное желание оставить портрет, потому что это была одна из немногих работ, которая мне нравилась. Если честно, то – вторая.

– Вторая? То есть ваши работы вам не нравятся?! – Кей была сильно удивлена.

– Нет. Не то, чтобы не нравятся, скорее, не являются для меня значимыми, ценными… Не знаю, как объяснить. Я равнодушен к ним.

– А какая же первая работа? Она у вас есть?

Жак встал, было видно, что он о чем-то задумался…

– Да, сейчас.

На картине, которая вдруг предстала перед Кей, был изображен пейзаж: только-только зарождающееся утро обронило лоскут света на природу… Здесь не было человека, но только его брошенная на траву длинная тень. Кому принадлежит эта тень? Кто этот человек? Грустно ли ему или он радуется солнцу? Почему он не спит в такую рань? Кей смотрела на картину и молчала… Она представила, что на этой траве стоит она, и трава роняет капли росы на ее босые ноги....

– Хорошо, – сказала Кей, – не знаю, правда, как найти горничную, – она не договорила. – Ведь этим человеком может быть любой, да? Это я про картину, – спросила она.

Жак не ожидал вопроса, ему показалось, что картина не произвела на Кей впечатления.

– Да… Когда я ее писал, у меня была мысль о возвращении… Я тогда думал, что каждый из нас сюда возвращается, понимаешь… Не как привидение, а как смысл… Я думал, что я бы вернулся в эту тень и смог бы смотреть на мир уже с обратной стороны, в другой перспективе. Не знаю, но мне всегда казалось, что в тот момент, когда ты смотришь на картину, картина смотрит на тебя. Там есть другой мир, он с обратной стороны, но эта сторона для тебя закрыта холстом и краской. А что под краской? Там жизнь, сознание, печаль, радость, суета, стремление к Богу, борьба… Знаешь в чем прелесть портрета? Лица на портретах двулики, в них сосущетсвуют сразу два человека – автор и натура. В портрете происходит акт перехода художника в натуру, а натуры в художника… – Жак запнулся, – О, Бог мой, прости, это сейчас ни к чему, я опять заговорился…

Кей внимательно слушала, странно, но слова Жака ей показались знакомыми, будто бы она это уже знала. Замешательство Жака вызвало в ней нежное чувство…

– Жак, вы знаете, я рада, что познакомилась с вами… Для меня это честь.

Жак поднял брови, но не стал комментировать это признание, и решил перевести тему:

– Пора пить кофе, у меня есть пара, правда, вчерашних круассанов. Если ты голодна, могу приготовить яичницу.

Кей покачала головой и взяла чашку с горячим кофе…

– Сегодня, если не возражаешь, я свяжусь с Алексом, он поможет нам в деле с Марком и картиной, а потом в полночь мы отправимся в кафе.

Прошло уже почти три года, как Лео, а теперь уже Лев, переехал в Россию. Сначала он думал о Москве, но потом решил поселиться в Петербурге. Его квартира была на Казанской, и сам Собор каждый день стыдливо заглядывал в его окна. Лев принадлежал к тому числу верующих, которые редко посещают храм и не живут церковной жизнью. Существование Бога было для него аксиомой, но он никогда не пытался разобраться в Его тайнах, и все познания в этой области у него носили поверхностный характер. Когда-то его бабушка была глубоко верующей, часть жизни она отдала детям и внукам, часть – борьбе с коммунистами и чтению книг. Она была умна, красива, пряма и принципиальна. Лев был ее любимым внуком, он часто проводил с ней время за чтением библейских рассказов и русской литературы. Она всегда повторяла, что Бог не в наличии, а в отсутствии… И эта фраза казалось ему какой-то тайной… Она умирала, читая на память «Реквием» Ахматовой и собрав вокруг себя весь больничный персонал…

Америка стерла многое из того, что когда-то было для Льва важным, и теперь он это с горестью осознавал. Вернувшись в Россию, он вдруг почувствовал себя «недалеким», ему показалось, что кроме бизнеса он ни в чем не преуспел. Бабушка все чаще приходила ему на ум, и как человек, привыкший быть во всем лучшим, он решил ликвидировать в себе духовный и интеллектуальный пробел. К тому же многие события в жизни и даже сам Петербург будто принуждали его к этому. Он видел и понимал жизнь большого города, он знал, как в нем жить, но последнее время ему хотелось уехать в глушь и начать там что-то новое. Это желание было иррациональным, но, чем дальше, тем сильнее его тянуло в это мифическое глухое место. В городе ему становилось тяжело дышать: у него давно уже не было тех потребностей, которые испытывало большинство горожан. Материальная сторона мира перестала его занимать, и теперь, заглянув за кулисы своего жизненного спектакля, он заметил, что его духовная часть находится в грустном запустении. Вопросы: «кто я?», «зачем я?», «почему я?» вдруг стали ежедневно атаковать его сознание, и, наверное, не случайно, в его памяти часто всплывал образ любимой бабушки. Свои бизнес-дела он поручил надежному человеку, и теперь полностью занялся вопросами, которые любой другой счел бы «бесполезными». Более того, у него появилось еще и «бесполезное» занятие: он начал записывать эти вопросы и мысли, которые рождались в поиске ответов на них. Лев постепенно формировал круг людей, которые бы помогли ему на этом новом, непривычном для него пути. У него уже появилось несколько знакомых священников, он приобрел хорошие связи с преподавателями христианской гуманитарной академии, и теперь думал над получением богословского образования.