Годы привередливые. Записки геронтолога - Владимир Николаевич Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В штат лаборатории входили тогда несколько научных сотрудников – кандидат ветеринарных наук Анна Михайловна Дядькова, занимавшаяся вирусами опухолей у кур и ставшая доктором наук, профессором и заведующей лабораторией вирусологии; кандидаты наук Анна Фёдоровна Кондратьева, изучавшая последствия сочетанного действия канцерогенных факторов, и Вольф Натанович Шалумович, большой, шумный, с виду грозный, но на самом деле добрейшей души человек, потерявший на войне ногу. Он перед войной окончил Институт физкультуры им. Лесгафта и воевал в лыжном батальоне. В лаборатории он ведал цито– и морфометрией и работал на огромном, занимавшем почти всю довольно большую комнату, приборе МУФ-6 (микроскоп ультрафиолетовый), детище славного ЛОМО (Ленинградского оптико-механического объединения). Очень важной персоной был фотограф Борис Яковлевич Голант – безусловно, мастер своего дела. Он делал великолепные микрофотографии опухолей и различных тканей с гистологических препаратов.
В лаборатории были студенты разных вузов: еще до моего появления дипломную работу по трансплацентарному канцерогенезу выполняла студентка биофака ЛГУ Инна Васильева; слушатель 6-го курса Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова Леонид Лещёв изучал влияние экстракта элеутерококка на развитие аденом гипофиза, индуцируемых синтетическим эстрогеном синэстролом. Он же в декабре 1964 года привел в лабораторию Алексея Лихачёва, ставшего одним из ближайших моих друзей на протяжении нескольких десятилетий. Алексей учился в ВМА на одном курсе с Лещёвым, но на 5-м курсе перевёлся в I ЛМИ. Ему было поручено исследовать влияние режимов заморозки опухолей на их последующий рост и метастазирование. Дело в том, что перевивка опухолей на животных – один из «базисных» методов экспериментальной онкологии – достаточно трудоёмкий процесс, который требует постоянного внимания к животным, чтобы не пропустить срока перевивки опухоли, когда она ещё не некротизировалась и животное не пало. Опухоль могла инфицироваться, могла не привиться. Но кусочки опухоли можно было взять у мыши или крысы, измельчить, поместить в стеклянную ампулу, добавить питательную среду и заморозить жидким азотом до –196°C на специальной установке. Запаянные ампулы хранили при низкой температуре в «опухолевом банке» – огромном ящике-термостате с толстыми стенками, который набивали раз в неделю привозимым «сухим льдом».
На втором этаже вивария располагалась лаборатория химических канцерогенных веществ, где работали мой друг Борис Друян, разрабатывая модель опухолей семенных пузырьков у крыс, Николай Николаевич Власов – патоморфолог и джазмен – он очень прилично играл на саксофоне, Марк Абрамович Забежинский – ходячая энциклопедия – не было вопроса, на который он не мог бы дать ответа, особенно если это касалось канцерогенеза, литературы, истории города или страны. Заведовал лабораторией доктор медицинских наук Геннадий Борисович Плисс, ученик Л. М. Шабада, крупный специалист по химическому канцерогенезу. В I Меде на кафедре патофизиологии на занятиях, посвященных онкологии, нужно было перевивать на крысах лимфосаркому Плисса. Я вызвался сделать перевивку, скромно сказав ассистенту Н. Н. Петрищеву, который вёл нашу группу, что умею это делать и даже знаком с человеком, давшим свое имя этой самой лимфосаркоме.
Вернемся к N-N’-малонил-1-бис-этиленимину. Пролетел год, действие препарата было изучено на нескольких штаммах перевиваемых опухолей у крыс и мышей, и в один прекрасный день Николай Павлович позвал меня, чтобы я показал ему результаты. Я начертил таблицы, графики, с волнением показал их своему руководителю. Препарат довольно сильно тормозил рост некоторых опухолей. «Пиши статью», – велел Николай Павлович. На мой ответ, что, мол, я не умею, он посоветовал посмотреть, как написаны аналогичные статьи в журнале «Вопросы онкологии». Через неделю или две статья, как я полагал, была готова. «Что это такое?» – спросил Николай Павлович, мельком взглянув на принесенные мной листки. «Не буду же я разбирать твои каракули. Печатай на машинке!» Старенькая лабораторная пишущая машинка «Ятрань» с графитовой лентой никак не поддавалась. Статью пришлось перепечатывать два или три раза, прежде чем Николай Павлович согласился взять её на проверку. В авторах рядом с его фамилией я решился поставить свою. Через неделю или две я получил от него текст, сплошь исчирканный и исписанный мелким аккуратным почерком зелеными чернилами. Мне показалось, что ни одного написанного мною слова в статье не осталось. Стыдно было очень, но самое главное было то, что свою фамилию Н. П. вычеркнул. «Ты хорошо поработал, и это твой материал», – сказал он в ответ на мои протесты. Это был урок на всю жизнь! Позднее Николай Павлович сформулировал нам, своим ученикам, «правила соавторства». В любой исследовательской работе есть несколько этапов: формулировка идеи, разработка подробного плана работы (как сделать?), собственно выполнение опыта, обсуждение результатов (что получилось?) и написание статьи. Право на соавторство дает участие в двух, лучше – в трех позициях. При участии в одной-двух позициях достаточно слов благодарности в конце статьи. Этого простого и понятного принципа, к сожалению, не знают или знают, но не придерживаются, многие руководители в научном сообществе, с чем мне, как и многим другим, приходилось многократно встречаться позднее.
Статью я перепечатывал еще пару раз, прежде чем она с визой Николая Павловича и сопроводительными документами была, наконец, отправлена в редакцию журнала «Вопросы онкологии». Как я радовался, когда во втором номере за 1967 год была опубликована моя первая научная статья [9]! Для студента, а я был тогда уже на 5-м курсе, это было совсем даже неплохо. И на пишущей машинке я уже печатал довольно бегло, хотя и двумя пальцами.
Лаборатория экспериментальных опухолей
В 1965 году наша лаборатория и лаборатория