Годы привередливые. Записки геронтолога - Владимир Николаевич Анисимов

химических канцерогенных агентов начали переезд в новый корпус. Лаборатории экспериментальных опухолей отвели помещения в середине третьего этажа лабораторного корпуса. Соседями были лаборатория эндокринологии, с одной стороны, и лаборатория цитологии – с другой. Стали переезжать с Каменного острова и остальные лаборатории экспериментального сектора Института. Когда Институт онкологии находился на Каменном острове, в его состав входил отдел экспериментальной онкологии, которым руководил академик АМН СССР Леон Манусович Шабад. Затем Шабад был приглашен возглавить отдел канцерогенеза во вновь созданном в Москве Институте экспериментальной и клинической онкологии (ИЭКО). Заведовать отделом экспериментальной онкологии в Ленинградском институте онкологии был приглашен крупный фармаколог и токсиколог профессор Николай Васильевич Лазарев. Когда заканчивалось строительство нового здания в Песочном, было принято решение о расширении штатов Института. Были созданы новые лаборатории, которые возглавили тогда совсем ещё молодые научные сотрудники отдела – П. П. Дикун (лаборатория биофизики), Н. П. Напалков (лаборатория экспериментальных опухолей), В. М. Дильман (лаборатория эндокринологии), Г. Б. Плисс (лаборатория химических канцерогенных веществ), Т. А. Коростелёва (лаборатория иммунологии), М. П. Птохов (лаборатория цитологии), А. Н. Паршин (лаборатория биохимии), С. Ф. Серов (лаборатория патоморфологии), А. Л. Ремизов (лаборатория органического синтеза). Николай Васильевич Лазарев возглавил лабораторию фармакологии и токсикологии.

Лабораторию опухолевых штаммов переименовали в лабораторию экспериментальных опухолей, поскольку работа с перевиваемыми опухолевыми штаммами занимала весьма скромное место в проводившихся в ней исследованиях. Основным направлением было изучение закономерностей трансплацентарного канцерогенеза. Толчком к ним послужила нашумевшая в 1958 году история с талидомидом, таблетки которого, обладавшие снотворным эффектом, принимали в Германии беременные женщины. У этих женщин стали рождаться дети с различными уродствами. Разразился грандиозный скандал. Все бросились изучать тератогенность лекарственных препаратов. Однако еще более опасным представлялось развитие злокачественных новообразований у детей, матери которых во время беременности подвергались воздействию тех или иных химических веществ, включая лекарственные препараты. Лидерами в исследованиях по этой проблеме были лаборатории А. Друкрея в Германии, Дж. Райса в США и наша лаборатория, которую в 1964 году возглавил ученик академика АМН СССР Л. М. Шабада Николай Павлович Напалков. Им уже были начаты огромные по своим масштабам исследования канцерогенности тиреостатиков в ряду поколений. В одном из опытов крысы и их потомки получали препараты в течение 17 поколений!

Нужно сказать, что Николай Павлович Напалков сам был примером многогенерационного эффекта в медицине. Он родился 28 июля 1932 года в семье потомственных медиков, внесших существенный вклад в медицинскую науку и развитие отечественного здравоохранения. Его дед, профессор Николай Иванович Напалков (1867–1938), являлся одним из крупнейших российских хирургов. Отец – Павел Николаевич Напалков (1900–1988), заслуженный деятель науки РСФСР, профессор, в годы Великой Отечественной войны был главным хирургом 2-го Белорусского фронта. В годы войны родители Николая Павловича были в действующей армии, а он был эвакуирован из осаждённого Ленинграда. Но судьба так распорядилась, что он 11-летним мальчиком стал «сыном полка», вернее, медсанбата, с которым прошёл фронтовыми дорогами половину Европы, встретив День Победы на Эльбе. Окончив в 1956 году с отличием Ленинградский санитарно-гигиенический медицинский институт, Николай Павлович поступил в аспирантуру при НИИ онкологии АМН СССР, с которым связал в дальнейшем бо́льшую часть своей научной и общественной деятельности.

С переездом лаборатория стала насыщаться новым оборудованием, которое мы тогда во множестве получали. Мне это было не в тягость – сказывалась стройотрядная закалка. Мы перетаскивали бумаги, оборудование и препараты из здания вивария в свои пахнущие краской и новой мебелью «хоромы». Начали появляться и новые сотрудники. В 1966 году Николай Павлович пригласил из Института экспериментальной медицины АМН СССР старшим научным сотрудником ученика академика Н. Н. Аничкова патологоанатома Казимира Мариановича Пожарисского. Один из его предков был знаменитым русским патологоанатомом. Был также из ИЭМа приглашен ученик академика П. Г. Светлова – эмбриолог Валерий Анатольевич Александров. Они оба уже были кандидатами наук и как минимум на 7–10 лет старше меня. Алексей Лихачёв в 1966 году закончил I ЛМИ и поступил в ординатуру НИИ онкологии им. проф. Н. Н. Петрова, которую проходил в нашей лаборатории. В 1967 году поступил в аспирантуру Яков Шапошников, бывший совместным аспирантом Н. П. Напалкова и профессора С. А. Нейфаха, заведовавшего лабораторией биохимии в ИЭМе.

К. М. Пожарисский развернул грандиозные эксперименты по изучению морфогенеза экспериментального рака толстой кишки и морфогенеза опухолей центральной нервной системы, индуцируемых нитрозосоединениями. Рак толстой кишки индуцировали введениями 1,2-диметилгидразина, который был примесью при производстве 1,1-диметилгидразина, входившего в состав ракетного топлива. ДМГ синтезировали для нас в «закрытой» лаборатории известного института со смешным названием ГИПХ (Государственный институт прикладной химии). В. А. Александров размножал крыс и вводил им на разных сроках беременности самые разнообразные вещества и их сочетания, а пришедший в лабораторию в 1970 году канд. мед. наук В. И. Колодин занялся гистохимическим исследованием опухолей нервной системы и почек, которые развивались у крыс в этих опытах. А. Лихачёв также занялся трансплацентарным канцерогенезом, но на мышах. Мне же была уготована другая судьба.

Меня освободили от совместительства в должности санитара – в большом помещении нужен был постоянный работник, но предложили поработать сторожем вивария. Это была замечательная работа! Я мог спокойно готовиться к семинарам в кабинете заведующего виварием Виктора Егоровича Дергачева, включив роскошный по тем временам стереоприемник «Ригонда». И, конечно же, я мог беспрепятственно заниматься своими опытами. К тому же работники кухни вивария не забывали оставлять для дежурного кастрюлю с наваристым супом. В 40-литровых бидонах всегда была роскошная простокваша – в те времена в рацион животных ещё входило молоко. Его остатки рачительный Виктор Егорович превращал в простоквашу. В обязанности сторожа входил обход всех помещений вивария перед закрытием в 9 часов вечера. Нужно было проверить, выключен ли свет, закрыты ли водопроводные краны, двери комнат и клеток с животными. Последнее имело особую важность. Живший в виварии здоровенный кот Черныш отлавливал и поедал сбежавших из клеток мышей и крыс, что было, в общем-то, полезно. Однако если дверь в комнату была не закрыта, он мог лапой открыть клетку с ценнейшими подопытными животными, и тогда приходилось начинать всё сначала! Помню, как-то он сожрал целых десять мышей из моего опыта, и я гонялся за ним по виварию с палкой. Баба Катя, служившая в виварии еще при Шабаде, повесила на дверь комнаты с мышами, за которыми она ухаживала, плакат со стихами собственного сочинения: «Закрывай плотнее дверь – сбережёшь бесценный зверь!» И я следовал этим мудрым словам.

В лаборатории был небольшой конференц-зал, куда из кабинета Николая Павловича в виварий мы перенесли банки с опухолями животных, коллекцию которых начала собирать еще первая заведующая лабораторией опухолевых штаммов Нина Александровна Кроткина. Она была одним из первых экспериментаторов в онкологии и одной из самых преданных учениц Н. Н. Петрова. Родилась она в 1886 году в Симбирске в дворянской семье. Окончив в 1903 году гимназию, поступила в Симбирскую