Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Через год семья объединилась — мы с дочкой переехали в парижскую квартиру. Все светские общения ради нее были давно сведены к минимуму. Мы с Виктором стали соратниками в борьбе за общее дело, нас объединяли заботы и страх ее потерять, и мы сосредоточили свое внимание, нежность и любовь вокруг нового смысла нашей жизни. Это было, безусловно, нужно, но, может быть, не в такой степени. Отдаваясь истово одному, мы забывали о себе, все наше, личное отступило на задний план во имя главного — спасти, помочь, не упустить…

Должно быть, я прошла через нервный срыв, а может, даже депрессию, но я не обращалась к врачам и все преодолевала только усилиями воли и обострившимся до предела чувством ответственности. Постепенно это тревожно-депрессивное состояние привело к тому, что у меня, да и у Виктора тоже, притупилось многое, включая и радость близости, — общее горе сплотило нас, но одновременно и развело…

Родители трижды приезжали в Париж в первые два года после рождения Мари, останавливаясь в гостинице. В первый приезд отец дирижировал двумя разными парижскими оркестрами, которые принимали участие в фестивале советской музыки, а во второй раз был членом жюри Международного конкурса молодых дирижеров. В третий раз они завернули к нам из Бельгии, где у отца были гастроли. Мы встречались на концертах, в ресторанах, они заезжали в нашу парижскую квартиру, чтобы повидаться с внучкой, бывали на приемах у Клер — все проходило красиво, достойно, но никогда никакого желания поговорить с матерью о своей внутренней жизни, сомнениях и трудностях у меня не возникало… Как, впрочем, видимо, и у нее — она, скорее всего, ничего не замечала, погруженная в свои дела и проблемы.

Когда Мари исполнилось три с половиной года и стало ясно, что она выкарабкалась, мы взяли профессиональную няню, а я решила заняться поисками работы. О биологии нечего было и думать — четыре года были слишком долгой паузой, да и я, цитируя Женьку, уже давно отлетела от этого гнезда и мне не хотелось возвращаться обратно.

Подходящую работу найти было непросто, и, походив на разнообразные интервью, я начала паниковать — полгода хождений ни к чему хорошему не привели. Тогда Клер предложила работу у себя в издательстве, и я было уже решилась на нее, когда увидела объявление в газете о вакансии преподавателя русского языка в частной фирме. У меня, конечно, не было диплома специалиста, но попробовать было можно. Я уже свободно говорила по-французски, что, помимо абсолютного владения русским, соответствовало предъявляемым требованиям. Решив рискнуть и не посылать своих данных по почте, я отправилась на фирму сама.

Так я познакомилась с Галиной, которая, поговорив со мной, сразу поверила в меня и рискнула взять с полной нагрузкой в «Лингвафорум», где я и проработала до своего возвращения в Москву.

Меня особенно беспокоило это время, новое для дочери, так как была опасность, что Мари, привыкшая ко мне, не сможет обходиться без меня. Но все прошло на удивление гладко — она довольно быстро привязалась к Николь, проявив незаурядные коммуникабельные способности. Опытная няня с прекрасными рекомендациями абсолютно оправдала их — даже на мой критический взгляд, вполне неплохо справлялась со своими обязанностями. Все благополучно устроилось, но я еще долго продолжала находиться в постоянном нервном напряжении.

Мои вечные заботы и страхи не делали меня слишком притягательным объектом и в это время, да и любовницей я была далеко не совершенной — или вследствие постоянного недосыпания, усталости, стресса, или моей очевидной фригидности. Сексуальная сторона жизни была для меня скорее неизбежностью, с которой следует смириться, чем самоцелью и наслаждением. Мне никогда не случалось потерять голову, до конца отключиться, забыться — я уступала по необходимости, и Виктор, в общем, выезжал на собственном энтузиазме…

Я так и не смогла понять природы своей фригидности — является ли она результатом физиологических особенностей, продуктом воспитания или следствием излишней романтичности? Задумайся я об этом раньше, может, моя семейная лодка до сих пор оставалась бы на плаву. Позже я была достаточно откровенна с подругами, мы обсуждали на своих девичниках и этот вопрос. Мне был вынесен приговор — я просто не разбужена, мой мужчина еще не появился, а достались мне явные не те…

* * *

Париж обласкал меня погодой, интересными встречами и деловыми удачами. Все оказалось не только не обременительным, но, наоборот, — очень приятным, и, за четыре дня управившись с делами, я уезжала умиротворенная, как после хорошего отдыха.

Мари с удовольствием оставалась в доме Клер. Она легко привыкала к любой обстановке, и я была спокойна за нее — уверена в том, что и Виктор, со своей стороны, сделает все, чтобы дочери было комфортно в Ницце. Мы договорились, что в августе Клер привезет ее в Москву и немного погостит у нас.

Как в прошедшем грядущее зреет.

Так в грядущем прошлое тлеет.

А. Ахматова

Возвращение домой началось с сюрприза — вылет отложили на два часа по метеоусловиям Москвы. Потом его откладывали еще трижды, и я думала уже сдать билет и остаться в Париже еще на денек-другой, когда наконец после шестичасовой задержки была объявлена посадка, и, не ожидая ничего хорошего от полета в дождливую погоду, я с некоторым неприятным предчувствием погрузилась в самолет.

Предчувствие оказалось небезосновательным — тряска и стремительные снижения и наборы высоты начались сразу, а по мере приближения к дому стали такими непереносимыми, что пришлось использовать и весь собственный запас гигиенических пакетов, и обратиться к стюардессе за порцией новых. Об ощущениях и мыслях вообще лучше не распространяться, там было все — от проклятий до молитвы.

Москва встретила погодой под стать полету — низкое небо, густой туман и промозглая сырость. Дожди не прекращались уже несколько дней. К счастью, Ленчик оказался человеком ответственным и дождался меня, или, вернее, того, что от меня осталось. Увидев эти останки, он сообразил усадить меня в зале ожидания, а сам бегом перебросил вещи в машину и вернулся за мной. Голова продолжала гудеть и кружиться, а вывернутый наизнанку желудок ощущался где-то в самом горле. Он дал мне отдышаться и под руку повел к машине.

Приехав домой, я выпила воды и, не раздеваясь, завалилась спать. Проспала я целые сутки и сказала себе — в ближайший месяц не стронусь с места и отпуск проведу на даче.

Родители, не дожидаясь моего возвращения, уехали в отпуск в Палермо — третий год они предпочитали итальянскую виллу Альберто Тонини, известного итальянского издателя, с которым у них установились личные контакты, всем остальным возможностям отдыха, ведь на непредсказуемое московское лето никогда нельзя было положиться.

Незадолго до моего развода они начали искать дом на юге Франциии — из-за меня и Мари. Через своего бывшего французского импресарио довольно быстро нашли то, что хотели, — небольшую виллу в Сен-Тропе. Мать позвонила мне уже из Сен-Тропе, куда она прилетела специально для осмотра помещений и знакомства с местом. Ей все понравилось, но она не решилась составлять контракт без отца, а он не мог приехать, потому что в то время лежал с пневмонией. Она просто застолбила место, внеся залог. Было решено — для подписания купчей и полной оплаты они приедут вместе с отцом позже. Но тут подоспела я со своим разводом, дело застопорилось, а после моего сообщения о разводе она передумала обзаводиться собственностью во Франции. Залог им, вопреки общепринятым нормам, вернули — из уважения к имени отца. После моего переезда в Москву родители к этой теме больше не возвращались — к великой радости отца, не любившего обременять себя лишними проблемами.