Tanger - Фарид Нагим

Удивительно, как лишние деньги мешали женщинам. Они модно и дорого одеты, слишком, настолько модно и дорого, что это уже казалось чем-то уродливым и смешным.

— Погоди-ка, а что это у тебя?

— Оставь, ты знаешь, я не люблю, когда лейблы выпячиваются, я их прошу срезать прямо в бутике…

— Ну-ка, девочки! — и женщины, изможденные постоянным стремлением похудеть еще больше, чтобы стать еще красивее, картинно замерли перед объективом.

И что-то неуловимо похожее в лицах — это и есть пластическая хирургия. Нижняя губа — полным и гладким, сгибающимся валиком. Когда они говорили, то казалось, что у них насморк и губы обмазаны вареньем. Эти операции подтяжек кожи лица, видимо, делались по одной технологии и такие разные женщины становились на одно лицо — похожее на лицо гомосексуалиста.

И этот их испуганный, зауженный на злободневное ум. Знать, что Кундера — это хорошо, «Парфюмер» уже давно не моден, моден Павич, что «Труссарди» слишком сер и скромен для России, а яркие Версаче, Кавалли и Дольче и Габана слишком жирно и уже испохаблено новыми русскими и особенно нерусскими; «Эскада» для жен чиновников московской мэрии, актуально Жербо, Шервино, Си Пи Компани, Демюльмейстер, джакузи — отстой, а баня хорошо; Ибица — пошло, в моде снова Япония и Камбоджа; йоркширский терьер надоел, электронная собачка «Сони» прикольнее; в пробках удобнее смарт кар… и «я кончила на концерте Паваротти»… Несколько раз слышал о Меннигетти, об Ошо Раджнише, мол, помогает жить в мире с самим собой. «Гималаи — духовный центр Земли».

Странно, что по отдельности, они очень даже умно мыслили, даже с некой анархической иронией над всем, но вместе создавали ауру пошлости и тоски.

— Ха-а-а! — показно замерла группа болезненно загорелых товарищей перед фотографом.

Женщина фотограф присмотрелась ко мне, но я не был селебрети.

Я понял, что вся эта party скоро появится фоторепортажем на задних страницах глянцевых журналов, и мы с Ксенией будем завидовать этой жаркой, насыщенной и творческой жизни этих таких простых, даже наивных и целеустремленных людей, лучших представителей поколения.

Скука и бессмыслица, дорого обставленные дешевые удовольствия, и так далее, короче, еще один вид пошлости — богатство.

Вышли с Няней на стоянку и увидели этого бородатого банкира. Он стоял на подрагивающих ногах и ухмылялся, ширинка расстегнута. Столкнулся со мной взглядом и посмотрел с удивлением. Удивляясь тому, что я там же, где и он, но он меня не знает. Не может припомнить. Он провожал нас взглядом и чего-то ждал. Он хотел посмотреть, в какую машину мы сядем. Няня ссутулилась и по-мужски шла впереди меня, доставая из сумки ключи и панель магнитолы.

Когда проезжали по Лубянке, она закурила.

— Ты что-то хочешь сказать?

— Ты все равно не поймешь.

— Ну так что же?

— Хочу сделать операцию по увеличению груди. Тело крупное, а грудь… ведь ты больше меня любил бы, будь она эффектнее, но тебе все равно, я понимаю, извини.

— СОВ-ойл маркет консалтингу необходима агрессивная сельхоз политика… постулировать… встраиваемость… позиционировать… тренд, — энергично говорил Гарванич. — Ты прямо пиши мои слова.

А у меня ломило и холодно ныло внизу. Хотелось сжать мышцы сфинктера и как бы подтянуть член. Но дальше уже сжимать было некуда. Хотелось помочиться, только тогда становилось легче, но ни капли уже не оставалось. И мучительно хотелось сморкнуться членом, высморкать гадость, холодными кристаллами засевшую у меня в промежности. Скручивало и кололо болью эти мои жгуты, и я скрещивал ноги. И тогда я сказал сам себе голосом Юрки Разбродных: «У-у, Анвар, это у тебя простатит».

Ушел с работы, бродил, смотрел на молодежь на Пушкинской. Пошел вниз по Тверской и встретил Игоря. Он был холодно одет. В кармане пластиковая бутылка из-под кока-колы, в ней водка со дня рождения его друга. Выпили с ним, потом пошли в Дом актера, но там не было того, кого он хотел увидеть. Потом пили с ним у метро «Арбатская». Смотрел на молодежь. И опять то состояние опьянения, и чувство, что я мимолетен в этой жизни: там мелькнули мои глаза, в другом месте мое лицо, поймал свое тело на «Белорусской», услышал где-то свои разгоряченные слова, мои воспоминания. Игорь поехал на «Тайнинскую». Вдруг увидел себя сидящим с Кириллом на скамье Тверского бульвара. Сжимал сфинктер, а он уже сжат, и хотелось распустить мышцы, но они не распускались.

— …ты знаешь, я и не знаю, — неприязненно говорил он. — Я давал твою пьесу своим знакомым гомосексуалистам, она им активно не понравилась!

— Видишь, какую блядскую пьесу написал: «голубым» не нравится, нормальным тоже не нравится, никому не нравится.

— Как писатель ты не прозвучал, а как человек — обосрался.

— Сам придумал?

— Да, простая констатация факта.

— Мне понравилось, я запишу эту мысль.

На лице Кирилла уже начала проступать резиново подвижная и общепринятая во всех обществах маска гомика. Ему остро хотелось обозначить это, выпятить, ловить и просеивать частицы сексуального в воздухе.

Возвращался почти ночью или так рано темнеть стало. Няня ждала меня и бросилась обнимать. Обнимала и тайно обнюхивала.

— Я пахну парфюмом Игоря, мы целовались.

— Ты был на работе?

— Нет.

— Тебя Гарванич искал!

— Я больше не буду его личным писателем, Няня.

— Что-о? — отшатнулась она, и влажно заблестели ее серые глаза. — Он тебя сделает пресс-секретарем СОВ-ойл маркета, Анвар!

— Я не хочу работать с мужиками, которые трахали тебя!

— Гарванич не трахал меня, — эти мои слова все же польстили ей. — А с Велиным все кончено, у него жена и дети, я тебе уже не раз говорила.

— Я не хочу быть его личным писателем! Я не его личный писатель.

Из комнаты выскочил радостный, соскучившийся Санька, бросился ко мне и начал мутузить, а я сел на корточки и не сопротивлялся. Потом лег спать.

Приходили Аллкин друг Коля с Олежей.

— Пойдем, у нас гости, — по-родственному дружелюбно попросила она. — Пиво с креветками.

Я не пошел. Вдруг понял, что могу общаться с нормальными мужиками, только притворяясь прикольным таким чуваком, только подыгрывая им в их бреде насчет машин, спорта, тарифов мобильной связи и т. д., как если бы случайно попал в дурдом, и вынужден был сосуществовать с этими опасными людьми, и до конца все-таки не веря, что они не симулируют болезнь, что их по-настоящему интересуют заморочки этой жизни.

— От тебя воняет так! — сказала она ночью. — Ты что, не моешься?

Открыла форточку и легла, крепко прижавшись к стене.

— Поразительно! Как ты мог?! На вокзале ты так влюбленно целовался с одной, а потом, всего через несколько дней переспал со мной?!