Ромен Гари, хамелеон - Мириам Анисимов

Работа у Гари совсем не шла, и через две недели он вернулся в Париж. Марджори Брэндон перешла на полный рабочий день. В минуты вдохновения Гари надиктовывал ей шесть-семь страниц за день, но нередко часами сидел в молчании, и тогда Марджори тайком читала положенную на колени книгу, краем глаза наблюдая за ним. Когда Гари начинал дымить сигарой и есть фруктовое пюре, она знала, что сейчас он что-нибудь скажет. Ее удивлял его эгоизм: он ни разу не предложил не только своего фруктового пюре или кофе, но даже стакана воды.

Гари было суждено провести в Париже совсем немного времени, потому что Джин получила два приглашения от американских продюсеров. В одном случае речь шла о роли второго плана — хорошо, впрочем, оплачиваемой — в комедии Fine Madness («Прекрасное безумие»); действие фильма разворачивалось в Гринвич Виллидж, богемном квартале Нью-Йорка. Ромен, Джин и Сэнди на четыре месяца вновь покинули рю дю Бак. Марджори на этот раз отказалась их сопровождать, и ей было поручено регулярно вынимать почту из ящика и раз в неделю наведываться в квартиру. Она договорилась с Гари, что во время его отсутствия возьмет отпуск на месяц. Но Гари, оказавшись в Штатах, забрасывал Марджори телеграммами: каждый раз, когда он звонил на рю дю Бак, ее там не было. Он обвинил ее в непорядочности и даже воровстве. Оскорбленная Марджори сообщила ему, где лежат ключ от квартиры и деньги, которые получила на расходы, сказав, что по книгам он казался ей истинным человеколюбцем, а теперь она видит, что он не уважает даже тех людей, которых нанял себе на службу.

Вновь оказавшись в Лос-Анджелесе, Гари был поражен изменениями, произошедшими в США. Это было время студенческих протестов против войны во Вьетнаме. Молодежь ощущала неуверенность в завтрашнем дне. Ценностям патриархальной Америки, свято убежденной в своей правоте, ценностям, символом которой был Гарри Купер, пришел конец. Гари относился к этому актеру с большим почтением и даже приобрел иллюстрированную монографию, включавшую полный список его фильмов. Но подростки уже не равнялись на Гарри Купера.

Наблюдая за «потерянной» американской молодежью, Ромен Гари задумал новый роман, The Ski Bum, который в первоначальном варианте будет полностью написан на английском языке; переработав его во французский текст, Гари выпустит его под названием «Прощай, Гарри Купер». Герой этой книги Лен-ни утверждает, что все люди живут «сами по себе». Его идеал — «самоустранение», «потрясающая штука, которая означает, что ты ни с кем, ни за кого и ни против кого».

Ромен мучительно ревновал Джин, но сам всё больше от нее отдалялся. Постепенно он начал заменять ей отца. Официально они всё еще были мужем и женой, журналы любили помещать их фотографии, но чувства уже угасли. Впрочем, Джин удалось убедить Ромена приехать вместе с Диего на Рождество 1965 года к ее родителям, в Маршаллтаун. Подобная перспектива его явно не вдохновляла, но он согласился. От того Рождества осталось фото, на котором мы видим Ромена Гари рядом с Джин на диване в гостиной Сибергов листающим вместе с ней семейный альбом. Если он для них был посторонним, то они для него — тем более. Но разве его сын не имел права видеться с бабушкой и дедушкой?

В конце 1965 года Жорж де Борегар, продюсер фильма «На последнем дыхании», предложил Клоду Шабролю взять Джин Сиберг на роль в «Демаркационной линии». Она должна была играть отважную партизанку, жену графа, героя Мориса Роне. Этот фильм был задуман как ироничный и трезвый взгляд на вишистскую Францию, опровергающий версию Эпиналя, по которой французы всем скопом двинулись в ряды Сопротивления. Съемки проходили в городке, расположенном в горах Юра, неподалеку от отличного отеля-ресторана, где остановилась съемочная группа во главе с Шабролем.

Несколько месяцев спустя Шаброль пригласил актерский дует Сиберг — Роне для участия в новом фильме, снимавшемся в Греции, — тонкой шпионской комедии «По дороге в Коринф», достоинства которой широкая публика не оценила. Как и в прошлый раз, Гари поручил Диего заботам Евгении, а сам сопровождал Джин на съемки, во время которых работал у себя в номере в дорогой афинской гостинице, окна которой выходили на Парфенон. Евгения так привязалась к мальчику, что имела полное право считать себя его матерью. Когда однажды Джин, вернувшись в перерывах между съемками в Париж, вдруг вспомнила о своих материнских обязанностях и бросилась заниматься ребенком, у нее ничего не вышло. Ревнуя Диего к обожаемой им гувернантке, она по окончании съемок увезла его на весь июнь на Майорку. Там Джин, несмотря на все свои благие намерения, продемонстрировала полное неумение обращаться с детьми. Например, как-то раз она забыла переодеть Диего после купания. Он ходил так несколько часов и, конечно, простудился.

В 1965 году дом в Пуэрто-Андре, спроектированный Педро Оцупом для Ромена Гари, был достроен. Приобретенный участок земли у моря был очень мал — всего четверть гектара. Педро предложил ему занять весь участок просторной средиземноморской виллой с внутренним двориком. Большое впечатление на Оцупа произвела ранимость Гари, и он хотел построить для него дом, в котором тот чувствовал бы себя в безопасности.

В начале работы, когда Оцупу требовалось выполнить планировку дома, архитектор жил прямо в палатке на участке, «чтобы услышать, что скажет земля». Наиболее удобное место было отведено под спальню. Надо сказать, что этому дому была суждена мрачная судьба: жена человека, которому Ромен Гари его продал через несколько лет, покончила с собой; следующая обитательница дома тоже решила распрощаться с жизнью; наконец, владелец номер четыре умер от сердечного приступа вскоре после покупки.

Внутренний дворик Педро Оцуп засадил пышной растительностью: здесь были цветы, кустарник, кактусы, сосны и оливковые деревья. Гари, скучая по Рокбрюну, просил возвести поближе к морю башню. В планы архитектора это не входило: на Майорке у обычных домов таких излишеств не предусматривалось. Тем не менее он выстроил для друга круглую трехэтажную башню, из окон которой можно было любоваться закатом над морем; в ней он разместил спальню Гари, ванную комнату и кабинет. Огромная ванная занимала весь первый этаж, ее окно выходило на сад и на море, а внутри повсюду были расставлены кадки с растениями.

Чтобы попасть в Симаррон[82] — такое название получил этот дом, — нужно было пройти через кованые ворота и подняться на широкое крыльцо. Каждое крыло представляло собой галерею, симметричную галерее второго крыла. Помимо апартаментов Ромена, в доме имелись большая гостиная, три просторные комнаты для гостей, каждая со шкафом и отдельной ванной, кухня, прачечная, гараж, подсобные помещения и бесконечные коридоры. По всей длине дома со стороны моря шла большая крытая галерея, которая местами открывалась; здесь стоял длинный деревянный стол, за которым ели; далее располагались терраса и бассейн с видом на бухту Пуэрто-Андре. Затем еще одна комната, почти таких же размеров, что и столовая, с гостиной и ванной. Даже в комнате для прислуги имелась своя ванная и было оборудовано место для плиты. Мебели почти не было. По всему периметру дома для любителей солнца были предусмотрены террасы. Поистине Симаррон мог бы стоять посреди Беверли-Хиллз и принадлежать какому-нибудь актеру, предпочитающему неомексиканский стиль.