По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

Педагогическая карьера Дунин-Барковского в значительной мере зависела от попечителя учебного округа К. П. Яновского, большого друга моего отца. Приехав в Тифлис, я вдруг застал в доме родителей Дунин-Барковского, втершегося к нам под видом моего лучшего друга детства, а я с ним и знаком даже не был. Он был так настойчив в демонстрации дружбы со мной, что пришлось дать прислуге особые относительно него инструкции.

В дальнейшем он переменил планы, стал офицером, попал в академию Генерального штаба, однако окончил ее только по второму разряду. Каким-то образом, попав в Туркестан, втерся к Иванову и стал инспектором классов.

Теперь на карточках его матери стояло: «вдова действительного статского советника», а в гостиной висел увеличенный портрет самого советника в вицмундире со звездой. Шутники уверяли, что звезда явно пририсована на фотографии в позднейшее время… Во всяком случае, вспоминать о захудалом екатеринодарском танцклассе теперь не полагалось.

И Дунин-Барковский процветал в корпусе, и корпус процветал при Дунин-Барковском. Правда, родители кадет не раз отмечали его двуличность: при них он ласково мазал детей рукою по головам; без них, по словам детей, такой ласки они отнюдь не встречали.

Но факты говорили сами за себя: успешность ташкентских кадет в науках была поразительная, — кажется, рекордная в России. Это была заслуга Дунина. Приехал в 1905 году посетить корпус начальник военно-учебных заведений вел. князь Константин Константинович. Он высоко оценил блестящую постановку дела — новый триумф для головастика.

А через несколько лет приехала настоящая ревизия. И вдруг обнаружилась сплошная бутафория с успехами обучения. Знания кадет ни в какой мере не отвечали высокой их оценке Дунин-Барковским и его сотрудниками.

Вышел скандал. Дунин-Барковского удалили из корпуса. Но он все же выплыл: обошел видное ташкентское купечество, уговорил устроить коммерческое училище и стал его директором.

Судебная реформа

Одним из крупнейших событий того времени была судебная реформа.

Мы застали в Ташкенте еще старый «областной» суд, с упрощенным дореформенным производством. Председателем суда был Сем[ен] Вас[ильевич] Сукачев. Когда-то он был надзирателем Ришельевской гимназии в Одессе, где в ту пору мой отец был директором. Потом Сукачев восполнил образование, служил по судебному ведомству и сделал относительную карьеру. В общем, это был бесцветный человек.

Более колоритной фигурой являлся приехавший одновременно с нами в Ташкент областной прокурор Сергей Григорьевич Коваленский. Он пробыл здесь недолго, промелькнул метеором. Высокий, худой, с сильно испорченными зубами, Коваленский был умен и умел красно говорить. Производил он, однако, впечатление большого карьериста и салонного говоруна.

Сомнительно, чтобы он был здесь серьезным прокурором. Дел в областной прокуратуре было, по-видимому, совсем мало, и Коваленский — не то вдовец, не то разошедшийся с женою — усердно занимался ухаживанием за молоденькими дамами. Удивительно, что, несмотря на возраст и не вполне благоприятную внешность, он умел как-то действовать на женскую физиологию, а может быть просто умел заговаривать женщин. Факт его успеха у молодых дам был налицо.

Для такого карьериста Ташкентский областной суд был мелкой водой. Здесь он задержаться не мог и вскоре исчез с горизонта, оставив по себе обязательную память только своим романом.

В последующем времени он стал прокурором Тифлисской судебной палаты. Посетив около этого времени Тифлис, я слышал в судебных кругах о таком случае:

Коваленский ехал к месту новой службы через Баку. В купе разговорился с соседом — оказалось, бакинский нотариус.

Собеседник поделился с ним судебной новостью: к ним на Кавказ едет новый прокурор палаты, очень дурной человек.

— А вы-то его знаете?

— Лично я не знаю… Но все так говорят. Это — подлец, бабник и карьерист… Жалеют прокуратуру, что к ним назначен такой начальник.

— Но, может быть, он хоть человек неглупый?

— Какое! Круглый дурак!

На другой день — нотариус в числе приглашенных на обед у прокурора окружного суда. Обед — в честь прибывшего прокурора палаты.

Нотариуса представляют почетному гостю, и — о ужас!

— Ваше превосходительство! Ради Бога, простите! Ведь я не знал…

— Пустяки! Но знаете что? Все то, что вы обо мне говорили, именно, — что я подлец, бабник и прочее — для меня не ново. Все это не один раз слышал я о себе и раньше. Но вот то, что я «круглый дурак», об этом я узнал впервые только от вас!

Также и в Тифлисе он пробыл недолго, и ни в ком не оставил по себе добрых воспоминаний.

Еще некоторое время — и о Коваленском повсюду заговорили: он был назначен на влиятельный в России пост директора Департамента полиции. И в этой, однако, должности он пробыл недолго. На чем-то сломал себе шею. Пришлось уйти и оказаться не у дел.

Вскоре печать сообщила, что С. Г. Коваленский застрелился.

В самом конце столетия русские в Туркестане были обрадованы введением в крае реформы суда по законам Александра II[351]. Радовались не столько потому, чтобы старый суд в Ташкенте был уж так плох, сколько из сознания об уравнении с судебными порядками всей России. До сознания туземного населения смысл реформы тогда еще не проникал.

Министерство юстиции, очевидно, хотело произвести впечатление реформой, а потому среди прибывшего судебного персонала были и выдающиеся судебные деятели. Впрочем, для большинства пребывание в Ташкенте было лишь промежуточной станцией, кратковременной остановкой на пути карьеры.

Старшим председателем судебной палаты был назначен Сияльский, прибывший из Киева, где он был председателем департамента палаты. Сияльский произвел чарующее впечатление. Высокий, с седой бородой, как казалось, особенно чистый духом, он был одним из судей той начальной эпохи нового суда, которые снискали такое уважение этому ведомству во второй половине века. Блестящим оратором он не был, хотя говорил неплохо.

Сияльский не прослужил в Ташкенте, кажется, и года, — вернулся по своей воле в Киев с понижением, то есть на прежнее место. А еще через некоторое время газеты сообщили об его смерти; кажется, это было самоубийство.

Прокурором судебной палаты прибыл Николай Александрович Дедюлин. По виду — суховатый, даже суровый. Он имел хорошие связи: его брат, генерал Дедюлин, был в окружении Николая II и некоторое время состоял дворцовым комендантом. Вероятно, эти связи делали Дедюлина — а также и его семью — преисполненными важности.

Правда, судебный персонал в Дедюлине сильно заискивал.

По уходе Сияльского Дедюлин занял его место.