Конан Дойл - Максим Чертанов

Джордж Идалджи был способным юристом, пользовавшимся прекрасной репутацией в профессиональной среде; множество его коллег хлопотали за него, писали петиции в министерство внутренних дел, статьи в газеты. В частности, за него хлопотал известный юрист Илвертон, бывший верховный судья Багамских островов. Он представил в министерство ряд доводов в пользу Идалджи; он же организовал общественное мнение – под его петицией в защиту Идалджи поставили подписи более десяти тысяч человек, в том числе многие юристы. Все это возымело действие, и в конце 1906-го Идалджи выпустили на свободу. Однако его не оправдали. Он был оставлен под полицейским надзором. Работать по специальности он не мог. Жить в Уирли – тоже: его ненавидели и боялись. Он был в отчаянии и продолжал писать в газеты о своей невиновности. Но уже никто не хотел заниматься им. Все устали. Многие его знакомые и даже коллеги сочли, что он должен быть доволен, что всё так закончилось. Выпустили – скажи спасибо, уезжай подальше и сиди тихо, не высовывайся. Но Идалджи хотел восстановить свое доброе имя.

В декабре 1906-го Конан Дойл прочел в газете «Импайр» статью, написанную Джорджем Идалджи о его деле. Доктор Дойл (больной и убитый горем) моментально оживился. Тому было много причин: он был рад ухватиться за любую возможность отвлечься от собственных переживаний; дело заинтересовало его как детектив; ему стало очень жаль Джорджа, как когда-то было невыносимо жаль умирающего брата Луизы; наконец, из присланных материалов он сразу увидел, что процесс велся с грубыми нарушениями: «Я понял, что присутствую при ужасной трагедии и должен сделать все, что в моих силах, чтобы добиться правды». Он занялся делом Идалджи и – сразу скажем – потратил на него восемь месяцев напряженной работы. Вот когда пригодились и звание рыцаря, и общественное положение, и репутация: не будь доктор столь уважаемым человеком, вряд ли бы он смог получить доступ к протоколам суда и всем материалам по делу.

Дойл начал с первого допроса Идалджи. Тот утверждал, что грязь на его ботинках и одежде оказалась потому, что вечером 17 августа 1903 года (накануне ареста) он по шоссе ходил к сапожнику Хэнду в городок Бриджтаун, расположенный в получасе ходьбы. (Хэнд подтвердил это заявление; Идалджи видели и другие свидетели.) Затем Идалджи вернулся домой, поужинал с семьей и лег спать. Спал он в одной комнате со своим отцом. Отец, страдавший бессонницей, подтвердил, что его сын ночью никуда не отлучался. Во время похода к сапожнику Джордж совершить преступление не мог, что было доказано даже на суде, так как раны пони, по заявлению врача, были нанесены не ранее половины третьего часа ночи. Однако на суде слова отца, естественно, проигнорировали, а показания Хэнда не сочли важными: пусть Идалджи вечером ходил к Хэнду, но ночью он снова выходил и в поле зарезал пони. А полиция в ту ночь за домом Идалджи как раз и не следила, так что выйти незамеченным он мог.

Доктор Холмс – просим прощения, доктор Дойл – заинтересовался, какие вокруг Грейт-Уирли почвы, и выяснил, что на шоссе была черная грязь (именно она обнаружилась на одежде и обуви Идалджи), а в поле – рыжая глина, которой на вещах подозреваемого не было. Кроме того, всю ночь с 17 на 18 августа шел дождь, а одежда Джорджа была суха. Это было уже кое-что. Доктор стал копать дальше. Обвинение утверждало, что констебль сравнил ботинок Идалджи со следами, ведущими к месту нападения на пони, и нашел на глине один похожий след; затем он вдавил ботинок в глину, измерил щепочками оба следа и счел, что их длина одинакова. Фотографий следов в деле не имелось. Слепки также не были представлены. Суд просто поверил констеблю с его щепочками на слово. Подобные вопиющие нарушения Дойл обнаруживал на каждой странице дела.

Еще любопытнее все обстояло с анонимными письмами. Для работы по делу Идалджи в качестве эксперта был приглашен Томас Гаррин, довольно известный и уважаемый специалист. Правда, с этим специалистом произошел в 1896 году один нехороший случай, получивший в Англии широчайшую огласку. Он выступал экспертом на процессе Адольфа Бека – человека, которого обвиняли в мошенничестве, причем одним из аргументов в пользу его виновности были опять-таки письма. Гаррин с абсолютной уверенностью заявил, что письма Бека и письма другого человека (уличенного в мошенничестве двадцатью годами ранее) написаны одной рукой. Лишь благодаря случайности был пойман настоящий преступник, а Бек в 1904-м был реабилитирован. Гаррин продолжал выступать экспертом по почеркам. Ошибиться, конечно, может всякий, и Бека осудили не только из-за показаний Гаррина. И все же этот эксперт не внушал Конан Дойлу, прекрасно осведомленному о деле Бека, особого доверия. Но окончательно Дойлу стала ясна невиновность Идалджи, когда в январе 1907-го они встретились в Лондоне.

Когда-то доктор Дойл, как мы помним, хотел специализироваться в офтальмологии; наблюдая за Идалджи, он сразу заметил, что тот очень плохо видит: астигматизм плюс сильнейшая близорукость. Очков он не носил, так как бирмингемские оптики не сумели подобрать подходящих при столь сложном заболевании, и ориентировался плохо даже в городе при свете дня. Дойл направил Идалджи к авторитетнейшему специалисту по глазным болезням Скотту – тот подтвердил диагноз Дойла. Мог ли человек, блуждавший в непроглядной тьме по полям, перелезавший через заборы и искусно калечивший животных, быть настолько слаб зрением? Это стало главной отправной точкой. Дойл вступил в переписку с семьей Идалджи и со всеми свидетелями. Сам несколько раз ездил в Уирли. 11 января он уже опубликовал в «Дейли телеграф» первую статью по делу Идалджи, требуя его официального оправдания.

«Это дело есть жалкое подобие дела Дрейфуса. И в том и в другом случае власти расправляются с молодым интеллигентом с помощью сфабрикованной графологической экспертизы. Капитан Дрейфус во Франции стал козлом отпущения потому, что он еврей. Идалджи в Англии – потому, что он индиец. Англия – колыбель свободы – содрогнулась в ужасе, когда подобное происходило во Франции. Что же прикажете сказать сейчас, когда это случилось в нашей собственной стране?» В статье, разумеется, была не только риторика. Дойл аргументированно разбивал в пух и прах все свидетельства обвинения. Он обвинял полицию и суд в некомпетентности, предвзятости и прямой лжи: «Можно найти оправдания тем чувствам, какие должен был вызвать необычный облик Идалджи у невежественных крестьян. Но трудно оправдать английского джентльмена, начальника полиции, который лелеял свою ненависть с 1892 года и заразил ею всю полицию графства».

Статья Дойла стала сенсацией. К его мнению присоединился знаменитый юрист Льюис. Джером Джером также писал статьи в защиту Идалджи; вместе с Дойлом они учредили общественный комитет, занимавшийся этим делом. Под давлением общественности министр внутренних дел Гладстон обещал, что дело будет пересмотрено. Однако в то время в Англии еще не существовало апелляционного уголовного суда, хотя юристы постоянно говорили о необходимости такого учреждения еще со времен «дела Бека»; единственной возможностью для пересмотра приговора было начать процесс заново. Гладстон согласился назначить комиссию из трех беспристрастных и высококвалифицированных судей, которые займутся делом Идалджи. Дойла это устраивало: он был уверен в победе. Более того, он нашел настоящего преступника. Человека, в виновности которого Дойл был убежден, звали Роуден Шарп[37], но Дойл не мог назвать его фамилию в печати, так как ему пригрозили уголовным преследованием за клевету. Будем называть его так, как его называл сам доктор, – Х.