Избранное - Леонид Караханович Гурунц

— Знаю, Арсен.

— И про инструменты знаешь?

Мать кивнула головой. У меня забилось сердце.

— Знала и молчала?

— Да, Арсен. Молча благословила.

— Спасибо, мама.

— Я знала, сынок, что ты по отцовской дороге пошел, имя его не уронил.

Мать привлекла меня к себе и сказала, устремив на меня встревоженный взгляд:

— Они думали, угнав отца, устрашить других. Не вышло! Ветер гасит только слабый огонек.

На улице раздался свист. Мать встрепенулась.

— Тебе надо куда-нибудь уходить? — спросила она.

— Да, мама, сегодня у меня очень важное задание: я должен пробраться в дом хмбапета.

Мать побледнела.

— И Аво пойдет?

— Да, мама. Это задание дано нам обоим. Нас меньше подозревают.

— Иди, сынок, — вымолвила мать, стараясь казаться спокойной. — Иди, — повторила она, и голос ее дрогнул.

Я стремительно выбежал из комнаты.

— О создатель, — послышалось за спиной, — побереги моих птенцов!

Еще задолго до этого памятного дня Аво с Суриком проследили, что все важные бумаги хмбапет кладет в папку с черным переплетом.

В условленное время Аво кубарем скатился с крыши, погнался за Суриком и возле ворот дома хмбапета, где стоял в карауле Самсон, настиг его. Началась потасовка. Аво лупил противника без разбору, куда попало. Ошалевший Сурен сперва оборонялся, не веря в драку, и под конец, разозлившись, с визгом вцепился в волосы Аво. Самсон сначала развлекался потасовкой драчунов, но, когда раздался неистовый вопль, он стал прикладом разгонять их.

Я стоял наготове у противоположной стены дома. Момент был подходящий. Я вспрыгнул на камень, прислоненный к стене, и вцепился снаружи в подоконник. Створки окна открылись бесшумно. Помня про наказ Мкртича, я быстро сунул за пазуху краюху хлеба, лежавшую на столе. Это на случай, если накроют. Папку в черном переплете я нашел сразу. Хмбапет вдруг громко кашлянул.

Я замер, сжался в комок, явственно представил черное дуло маузера, направленное на меня.

Кашель повторился с присвистом, и я догадался, что это во сне. Но что это? Руки совсем не слушаются меня. Я еле выдрал первые три бумаги из папки. Когда я вылез из окна, драка на улице еще продолжалась. На крик и шум драчунов со всех сторон сбежались люди. Я нырнул в толпу.

Впоследствии я, признаться, долго не мог понять, в чем ценность утащенных у хмбапета бумаг, за что меня так хвалил Шаэн. Перед тем как отдать дяде Мкртичу, я заглянул в них одним глазом. В одной бумаге вообще ничего не было написано, стояли только какие-то черточки, цифры, знаки. Зато две другие были полностью исписаны.

Важный начальник, видно главный среди дашнаков, приказывал нашему хмбапету взять на учет всех коней одной масти. В бумаге приводились приметы. Они каким-то образом совпадали с приметами тонконогого скакуна Баграта, всем известного Урика. В конце была приписка: «Сведения нужны для английского командования». Какой-то Гаскель интересовался конем Баграта.

Никогда дед не был так благосклонен ко мне, как в те дни. Вероятно, он тоже знал о беде, нависшей над Уриком. Откуда ему это известно? Из села не отлучается, к нам никто не приходит от Шаэна. Сыплет себе дед по-прежнему пословицы, будто ничего не случилось, а знает все.

*

Вот уж поистине, когда человеку везет, у него и мул родит.

Дела братства шли как нельзя лучше. Заказов посыпалось так много, что дед и в самом деле не знал, как с ними справиться.

И заказчики пошли все именитые. Что там какие-то бахкалы и духанщики, когда «Братство гончаров» стало пользоваться вниманием даже таких людей, как сам господин акцизный или известный торговец Алиханян.

Дед теперь с именитыми покупателями держится так, будто он делает им одолжение. В самом деле, зачем ему унижаться перед ними? Наш товар не залежится. Был бы он плох, чего ради такие важные заказчики тащились бы сюда из Шуши?

Слов нет, изделия наши хороши. Но почему раньше, до организации братства, когда каждый гончар был волен продавать свои кувшины и готов был отдавать их за полцены, никто не хотел их брать?

Мы не знали всех тайн, обеспечивших успех братства. Мы видели только, что сыплются на нас заказы как из рога изобилия, а вместе с ними растут доходы братства. Дед уже давно потерял счет керенкам. Редкий из заказчиков соглашался платить пшеницей или другими какими-нибудь продуктами, каждый норовил всучить деду побольше керенок. Вечерами дед возвращался домой с полным хурджином этого добра.

Керенками были уже забиты все углы. А что с ними делать, если даже нищие стали ходить в миллионерах?

Дед, как видно, смекнул, в чем дело. Мы заметили, что он стал иначе разговаривать с заказчиками, которые норовили завалить нас бумажками.

Положение было не из легких: никто не имел права отказываться принимать эти деньги. Но дед на то и выбранный голова, чтобы уметь находить выход из самых затруднительных переделок. Что же придумал он, чтобы работа гончаров не проходила впустую?

А придумал он очень простую штуку: заказы принимал, но не выполнял их. Кто не знает излюбленного словечка «завтра», которое приобретает иногда смысл неопределенного обещания «после дождичка в четверг»?

А тем временем изделия наши уплывали на ослах, и взамен их текли к нам соль, лоби, мука…

Однажды, когда гончары привезли шесть мер чистой пшеницы, дед, которого уже ничем нельзя было удивить, спокойно заметил:

— Все идет пока так, как следует. Не я ли говорил, что когда проходишь через пропасть, надо смотреть вперед…

*

На этом свете уж всегда так бывает: когда людям хорошо, жизнь вдруг возьмет и подложит им свинью. Свинья эта явилась к нам в образе кизира [84], неожиданно выросшего вдруг у ертика. Посланец хмбапета требовал деда к себе.

Да будет проклят час, когда ты появился у нашего ертика, кизир!

Никто не ожидал ничего хорошего от такого свидания. Не к добру это. В самом деле, чего можно ждать от человека, которому в каждом гончаре мерещится красный партизан! Говорят, что Шаэн пообещал нашему хмбапету перекладину, а пока донимал его тумаками и пинками. После уничтожения карательного отряда на допросах у нашего хмбапета перебывали десятки людей, и все мы хорошо знали, чем там угощают. А тут еще, как на грех, исчезли важные бумаги. Хмбапет, говорят, был вне себя от ярости. Он грозил перестрелять всю стражу, если пропажа не найдется. Вот почему, прежде чем выйти за порог, дед дважды перекрестился, став лицом к тлеющему очагу, вечному хранителю нашего дома, а мать, ударив по бедрам, запричитала.

Мы с Аво увязались за дедом.

Если бы не