Разруха - Владимир Зарев

— Господин Тилев! — льстиво кивнул он, — а где же госпожа Тилева?

— Дома. Присматривает за детьми, — отрезал Боян.

Бармен понял, что перегнул палку, смутился и, бросив кубики льда в щедрую порцию Chivas Regal, ловко придвинул стакан к Бояну. Он помнил все его вкусы и привычки. Боян в два глотка осушил стакан и жестом приказал повторить. Бармен налил новую порцию и деликатно отошел.

— Я голоден. Где здесь можно поужинать?

— О, не беспокойтесь, господин Тилев, — бармен бросил салфетку на тарелки и огляделся. — Мы немедленно что-нибудь придумаем.

Он вышел из-за стойки бара и повел Бояна за собой на террасу, остановившись в ее конце у углового столика на двоих. В скалах под ними плескалось море — потемневшее в вечерних сумерках, похожее на животное. За столиком сидела женщина. Одиноко и безутешно. Молодая и до боли красивая, она кого-то ему напоминала.

— Простите, мадам, — галантно сказал бармен, выдвинув из-под стола свободный стул, — позвольте вас потревожить.

— А что, другого места не нашлось? — нервно спросила женщина.

— Господин Тилев тоже голоден, — любезно улыбнулся бармен.

— И мой суп, знаете ли… — она не скрывала своего возмущения, — этот суп…

— Что суп? — улыбка постепенно сползала с его лица.

— Мне показалось, в нем муха! — женщина нервно раскрыла сумочку, пошарила в ней и снова щелкнула замочком.

— Это невозможно, мадам, но я немедленно попрошу его заменить.

Боян сел за столик. Женщина не удостоила его ни единым взглядом, он почувствовал себя наглецом.

— Я мог бы подождать… — сконфуженно сказал он.

— Естественно, могли бы…

— Простите, я сожалею… — он сделал глоток виски и почувствовал себя куда лучше.

— Все сожалеют, всю жизнь все вокруг меня сожалеют, но садятся. И остаются сидеть.

Ее беспомощное сопротивление и раздражение были ему приятны. Боян молча погасил сигару в пепельнице.

— И этот суп… Ну, какая тут сложность — суп-пюре из морковки и картошки? Везде сплошное унижение, намеки, оплеухи… — женщина мелко затрясла головой.

Она плакала. Слезы копились в ее синих глазах, как незаданный вопрос, срывались с ресниц и текли по щекам, скрываясь под подбородком. Он ее узнал! Он вдруг понял, на кого она была похожа — на Марию и на Магдалину одновременно, хоть в то же время очень отличалась от них обеих. И эти схожесть и различие сливались в женщине воедино, это она махала ему на прощание с берега моря в его сне. Она была куда младше Марии, но выглядела более зрелой, чем Магдалина, впитав в себя грусть обеих… Казалось, ее лишили чего-то невосполнимого. «Деньги к деньгам, несчастье к несчастью, — подумал Боян. — Совсем, как мы…» Он почувствовал ее такой близкой, словно знал много лет, эти слова были готовы сорваться у него с губ, но тут официантка принесла ей суп.

— Простите, мадам, — хмуро пробормотала она.

Боян заказал бутылку виски, две порции черной икры и раков.

— И вы все это съедите и выпьете? — укоризненно спросила женщина, склоняясь над своей тарелкой.

— Если вы мне поможете, — ответил Боян, протягивая ей свой носовой платок. Она вытерла слезы и пристально посмотрела на Бояна. Ее глаза чуть косили. Совсем чуть-чуть, очень симпатично. Прядь медно-русых волос упала ей на глаза.

— Помогу? В чем? — холодно спросила она.

— Во всем. — Ему показалось, что она снова может обидеться, и он торопливо уточнил: — Утолить голод.

Ее красота была назойливой, как третий человек за столиком. Она поражала. И создавала дистанцию. Но вместе с тем была более женственной, более спокойной и мягкой, чем красота Магдалины. Он внимательно смотрел на нее — задумчивые, чуть косящие глаза, мягкий овал лица с высокими скулами, полная упругая грудь. На ней было простенькое черное платье, но выглядела она в нем элегантно; на золотой цепочке — маленькое рубиновое сердечко. «Как капля крови», — подумал Боян.

— На этот раз без мух, — удивленно сказала женщина, помешивая суп ложкой, но не прикасаясь к нему.

Бармен лично сервировал им ужин со столика на колесиках. Он поставил на стол хрустальный подсвечник и зажег свечу, но ветер тут же ее задул. Женщина улыбнулась.

— Белое вино для мадам? — спросил он. — Могу предложить выдержанное, девяносто шестого года.

— Я не любитель алкоголя, — ответила она, — но если пить, то предпочитаю крепкие напитки. Не тратьте времени зря, — Бояну показалось, что она сейчас снова заплачет, а она рассмеялась.

Бармен налил им виски и положил в него лед. Боян незаметно сунул ему в руку двадцать левов, осушил свой стакан и почувствовал себя свежим, счастливо возродившимся к новой жизни. Ветерок приносил прохладу и соленый запах водорослей. В залив возвращались яхты, вдали зажегся маяк, разноцветные огоньки Созополя купались в море.

— Наверное, нужно познакомиться. Боян Тилев.

— Знаю, — просто ответила она.

— То есть как? — удивился он.

— Видела ваши фотографии в газетах. Вам принадлежит пятая часть Болгарии.

— Неужели столько? — от боли в груди у него перехватило дыхание.

— Так было написано, — сказала она, — а я Лора. Живу в панельной многоэтажке в «Люлине». Она хотела его уязвить. Не назвала грязным нуворишем или чертовым миллионером, но все-таки обвиняла. Ее еле заметное косоглазие было прекрасно. Глаза полнились тоской, а оно рассеивало ее, дробило и множило.

— Лора… роковое имя, — сказал он.

— Вот только Пейо Крачолова больше нет… убили… — тихо заметила она.

Это был камень в его огород, и он невольно улыбнулся.

— О, как я их ненавижу…

— Кого? — наивно спросил он.

— Тех, которые его убили. Навсегда.

«Нет ничего случайного в этом гнусном мире», — подумал он. Боян почувствовал, что эта женщина ему предназначена, что они невозможны друг без друга. Он не только инстинктивно узнал ее, но уже понял, что пережитое ими крушение связало их воедино, обрекая на взаимность и общее будущее. Обоюдное несчастье порождает доверие, оно двухполюсно, как магнит, чужое несчастье обычно отталкивает, вызывает сочувствие или чувство превосходства, но когда оно взаимно, несчастье привлекает друг к другу, служит надежной спайкой. Она ела раков. Деликатно разламывала панцирь и высасывала нежное мясо, но мысли ее где-то витали, глаза туманила скрытая тревога.

— Вы задумчивы, — сказал Боян, — и грустны.

— Грустна? — она сполоснула пальцы в пиале с лимонной водой и вытерла их салфеткой.

— Что-то вас мучает.

— Все сожалеют, — повторила она, — всю жизнь все вокруг сожалеют, но садятся… — она запнулась, сделала глоток виски, — а потом уходят.