Савва Морозов - Анна Федорец

Но, видимо, принятые меры не помогали. По словам Олсуфьева, который знал о последних неделях жизни Саввы Тимофеевича со слов 3. Г. Морозовой, «революционеры повели самый наглый шантаж выколачивания из него денег».[613] Возникает резонный вопрос: чем революционеры могли шантажировать Савву Морозова? Донести на него «охранке»? Но за ним и без того уже закрепилась репутация неблагонадежного члена общества. Несмотря на это, власти не предпринимали против купца никаких мер — среди подпольщиков было немало лиц куда более опасных, нежели Савва Морозов. Тем более в 1905 году, в разгар революционных событий, у работников Охранного отделения кроме него хватало и других забот. Лишить его жизни? Но это не дало бы им доступа к его средствам (если не считать одного обстоятельства, о котором будет сказано ниже). Вероятно, сам Морозов не слишком опасался собственной смерти — в конце концов, он добровольно заварил эту кашу с революцией, ему же предстояло ее и расхлебывать. Убить его, чтобы через фиктивный брак с его старшей дочерью получить морозовское состояние — как через пару лет было проделано с сестрами Н. П. Шмита — племянника С. Т. Морозова, владельца капиталов Морозовых-Викуловичей?[614] Но Савва Тимофеевич не оставил никаких бумаг, по которым дети получили бы его капитал. Единственным по-настоящему уязвимым местом промышленника С. Т. Морозова являлась жизнь его детей. По словам Сереброва, в 1902 году, еще до рождения четвертого ребенка, Морозов ему признался: «Я — что? Мне только детей жалко… У меня их трое».[615]

Когда стало ясно, что в покое Морозова не оставят, состоялся семейный совет. Было решено, что Савва Тимофеевич отправится за границу. Официальный повод поездки — лечение нервного расстройства на европейских курортах. Почему было принято такое решение, сказать трудно: 17 апреля С. Т. Морозов с супругой и в сопровождении доктора H. Н. Селивановского выехал из России. Дети остались дома, на попечении родственников.

Поездка Морозовых по Западной Европе была недолгой — менее одного месяца. 13 мая 1905 года в четыре часа пополудни мануфактур-советника С. Т. Морозова не стало. Он скончался в Каннах, курортном городе на юге Франции, в одном из гостиничных номеров. По врачебному заключению, смерть наступила «вследствие ранения, проникшего глубоко в левое легкое из сердца». На месте трагедии была найдена записка следующего содержания: «В смерти моей прошу никого не вините».[616] На небольшом листочке не было ни подписи, ни даты. Запись была сделана почерком Морозова, но в упрощенном варианте этого почерка,[617] вероятно, в момент сильного волнения. Существует достаточно правдоподобная версия, согласно которой С. Т. Морозов написал эти слова задолго до кончины. Возможно, когда он находился у постели смертельно больной М. Ф. Андреевой. Возможно, под ее диктовку. Слова являлись заключительной частью более обширной записки. Впоследствии кусок бумаги с этими словами был оторван и положен рядом с телом С. Т. Морозова. Это объясняет, почему предсмертная записка оказалась написана в верхней части относительно небольшого куска бумаги.

Официальная версия гласила, что С. Т. Морозов покончил жизнь самоубийством.

В смерти Саввы Морозова было и, наверное, навсегда останется много загадочного. Основной вопрос — была ли неожиданная смерть «сравнительно молодого и, казалось бы, полного жизни человека» самоубийством или же организованным убийством? И если верно второе — то в чьих интересах было устранить Морозова? и кто оказался непосредственным исполнителем убийства? Непонятно, почему купец, подозревая о намерениях большевиков, не запросил защиты у тех представителей власти, с которыми общался по долгу общественной деятельности. И уж совсем неясно, что именно вынудило Морозова, чьей жизни угрожала опасность, выехать за пределы России. Ведь Морозов не мог не знать, что за границей русское подполье чувствует себя вольготнее, нежели в Российской империи, и что в Европе опасностей для его жизни будет ничуть не меньше, чем в Москве. Список вопросов можно продолжить. Некоторые из них, вероятно, так и останутся без ответа. Но кое-что всё же можно попытаться понять по сохранившимся источникам.

На сегодня существует целый ряд версий загадочной кончины Морозова. Современным исследователям удалось убедительно опровергнуть некоторые из них.

Во-первых, совершенно ясна несостоятельность версии, согласно которой Морозов покончил жизнь самоубийством на почве нервного помешательства. Эту версию выдвигала, в частности, М. Ф. Андреева, чьи воспоминания в целом не отличаются достоверностью. Выше говорилось, что никакого помешательства не было: скорее всего, речь шла о сильном нервном напряжении, которое, однако, не замутняло ум купца.

Во-вторых, доказано, что семья Морозовых не была причастна ни к убийству, ни к травле Саввы Тимофеевича. Роман Морозова с Андреевой завершился, он окончательно вернулся в семью. И жена его простила. Если бы Зинаида Григорьевна хотела отомстить супругу за измену, вероятно, она сделала бы это по горячим следам. Кроме того, она в отличие от мужа была верующей и не пошла бы на страшный грех — убийство. Да и Мария Федоровна Морозова не имела оснований оказывать сыну недоверие. Более того, как показано выше, и жена, и мать старались помочь Савве Тимофеевичу выбраться из ловушки, в которую он угодил.

Таким образом, осталось еще две версии: либо Морозов покончил с собой из-за травли со стороны большевиков, либо его убили сами большевики. Оба варианта представляются достаточно правдоподобными. Во всяком случае, тот факт, что в Европе Морозов подвергался преследованиям и травле, подтверждается целым рядом различных источников.

Путешествие Морозовых не имело точно заданного маршрута. Вернее, маршрут этот менялся в ходе поездки. Они посетили Берлин, Париж, Виши, Канны — но далеко не все эти города они заранее планировали посетить. Оказавшись за границей, Морозов так и не получил долгожданного покоя. А. А. Арутюнов приводит свидетельство М. Л. Кавериной, которая была близко знакома с 3. Г. Морозовой. По словам Кавериной, Зинаида Григорьевна ей рассказывала: «В Берлине, Виши и в Канне — всюду нас преследовали шушеры, днем и ночью они слонялись под нашими окнами». В этом свидетельстве можно было бы усомниться — мало ли какие фортели выделывает человеческая память. Кроме того, чем длиннее цепочка рассказчиков, тем больше вероятность искажения фактов. Да и добросовестность рассказчика можно поставить под сомнение. Но его можно проверить. Д. А. Олсуфьев также слышал подробный рассказ о событиях весны 1905 года из уст 3. Г. Морозовой.[618] Причем записал его не в конце XX века, как в случае с Кавериной, а в самом начале 1930-х годов.