Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству - Шервин Нуланд

Существует простой и прямой ответ на вопрос о том, каким образом можно предотвратить подобные эпидемии в будущем: развитие Культуры и, как следствие, Свободы и Процветания. Не так легко, однако, найти практическое решение огромных социальных проблем. Мы не отдаем себе отчета в том, что современная медицина вторгается в социальную сферу, где встречается с большими трудностями. Следует понимать, что здесь мы сталкиваемся не с лечением пациента с помощью лекарственных средств и изменения его домашней обстановки. Нет, мы имеем дело с культурой полутора миллионов наших сограждан, деградировавших физически и морально.

Французский философ-медик конца восемнадцатого века Пьер Кабанис писал: «Болезнь – это следствие просчетов общества». Теперь Вирхов стал ведущим выразителем этого тезиса среди ученых Европы. За годы своей профессиональной деятельности он неоднократно демонстрировал взаимосвязь между широко распространенными заболеваниями и социальным неравенством. Не только сыпной тиф, но и холера, туберкулез, цинга, некоторые психические заболевания и даже кретинизм он включил в длинный список тех болезней, которые являлись результатом неравного распределения благ цивилизации. Он снова и снова подчеркивал свое убеждение в том, что профессия медика обязывает прилагать все свои способности для упразднения социальных условий, способствующих возникновению заболеваний: «Врач – естественный и закономерный адвокат бедных».

Однако вся власть находится в руках правителей. Его соотечественники-эмигранты Карл Маркс и Фридрих Энгельс могли бы («Коммунистический манифест» был также опубликован в 1848 году) подписаться под словами, написанными Вирховом в заключение своего доклада о Силезии: «Каждый человек имеет право на жизнь и здоровье, и государство несет ответственность за обеспечение гарантий его реализации». Он составил внушительную программу для своих коллег врачей и подробный список требований к деятельности правительства. Уже будучи одним из перспективных молодых генералов, ведущих битву за победу науки над болезнью, теперь он начал быстрое продвижение в ряды бойцов социальной политики, имевших в своих руках самое мощное оружие – право создавать законы. Позже он напишет, что вышел на поле политических сражений, поскольку: «Развитие медицины в конечном итоге увеличит продолжительность человеческой жизни, но улучшение социальных условий могло бы приблизить достижение этого результата быстрее и более эффективно».

Не прошло недели после возвращения Вирхова из Силезии, как на бульварах Берлина начались демонстрации, вылившиеся в народное восстание, которое вошло в историю, как революция 1848 года. Он и тысячи его соратников-либералов бросились на уличные баррикады против правительственных войск, подобно тому, как это происходило в других столицах Европы. Пользуясь кратковременной победой демократических сил, молодой бунтарь выступал с мятежными речами перед толпами страстных революционеров, в результате чего был избран в новое Прусское собрание. Поскольку он был слишком молод, чтобы стать членом парламента, он сам создал для себя трибуну, почти такую же превосходную, как та, от которой ему пришлось отказаться из-за своего слишком юного возраста: он основал журнал «Медицинская реформа», на страницах которого делился с читателями своими научными и политическими взглядами.

В этот бурный период своей жизни Рудольф Вирхов вел себя весьма неосмотрительно, ставя под угрозу дальнейшую профессиональную карьеру. Мало того, что многие его политические речи были откровенно провокационными, время от времени он позволял себе отстаивать свою точку зрения в довольно оскорбительной манере по отношению к консервативным властям. В религиозном ортодоксальном обществе, где лояльность к церкви считалась эквивалентом лояльности к короне, он открыто провозглашал свой агностицизм. Его язвительные остроумные шутки над Гогенцоллернами с удовольствием повторяли его сторонники, вызывая ярость и гнев прусских роялистов.

На самом деле, откровенно дразня правительство своими статьями и очень популярными у народных масс речами, Вирхов рисковал своим местом в Шарите. И ему не простили такого эпатажного поведения. Даже его блестящие исследования лейкемии, эмболии и тромбоза не помогли ему сохранить работу. Он получил отставку.

Увольнение продлилось одну неделю. Осознав, что силы реакции вновь одержали победу и что радикализм может положить конец его важнейшим исследованиям, Вирхов выбрал прагматичный подход. Когда ему предложили вернуться на свою должность в обмен на подпись под обещанием отказаться от открытого выражения своих политических убеждений, он не стал возражать.

Однако власти не доверяли ему и искали предлог, чтобы выслать его из Берлина, при этом сохранив для него возможность работать на благо немецкой медицины. Идеальный случай представился в виде специально созданной кафедры патологии в Вюрцбургском университете. Живший в этом городе профессор акушерства Фридрих Сканцони, современник и давний друг Вирхова, заступился за него перед министрами правительства, предложив учредить специальную должность, чтобы обеспечить комфортную и гостеприимную обстановку для его изгнания.

Оставалось одно очень важное дело, о котором только что назначенный профессор должен был позаботиться перед тем, как покинуть Берлин. Все свою жизнь он был известен отсутствием пунктуальности и привычкой появляться в самый последний момент. Сердечные дела не были исключением. В день своего отъезда в Вюрцбург он обручился с Роуз, семнадцатилетней дочерью своего друга Карла Майера. Хотя Майер был самым успешным практикующим акушером Берлина, он имел весьма прогрессивные политические взгляды. Он превратил свой дом в салон, где несколько раз в неделю собирались его либерально мыслящие товарищи, чтобы обменяться мнениями и оказать друг другу взаимную поддержку. Для самоотверженной восторженной Роуз прямолинейный молодой врач был героем, которого заставляли страдать за его преданность делу демократии. В кульминационный момент их романа ее жених писал с нехарактерной для него нежностью:

Она слушала меня и постигала все мои идеи, в некотором смысле, она училась у меня, так что я не знаю никого, кто мог бы понять меня лучше. И я, я полюбил ее, не могу сказать, почему и когда; но в один прекрасный день я неожиданно осознал, что она овладела моим сердцем. Это произошло в очень грустное время. В тот самый день на исходе марта, когда моей маленькой Роуз сообщили, что я получил официальное уведомление об увольнении.

В тот момент я счел более достойным скрыть свои чувства к Роуз… Поэтому я молчал даже после моего назначения в Вюрцбург, поскольку все еще не имел возможности покинуть Берлин. И только когда я наконец увидел, как день ото дня Роуз становится все печальнее, когда я понял, что она страдает, и совершенно очевидно из-за меня, я больше не мог сдерживаться. В понедельник я пришел, чтобы попрощаться, но полдень уже застал нас в объятиях друг друга. Так получилось.

Как видно из приведенной цитаты, Роуз видела свою миссию в том, чтобы всемерно помогать своему великому спутнику жизни. Она не питала никаких личных амбиций и все свои силы посвятила тому, чтобы облегчить жизнь своего избранника. Краткий рассказ Вирхова наводит на мысль, что фактически именно под его влиянием у нее сформировались подобные представления об эталоне семьи. О жене ученого написано очень мало. По-видимому, отношения между супругами были хорошими и ничто не нарушало безмятежного течения жизни в их доме, где росли шестеро детей: трое сыновей и три дочери.