Фанатки тоже пьют кофе на завтрак - Саша Керн

– Я не знаю. Разве можно это знать?

– Но ведь… Я не понимаю… Зачем ты просила… Ты сама призналась, что любишь… А теперь… Я ничего не понимаю… Это все из-за той ночи с Томом? Тебе с ним лучше?

Меня смешила логическая цепочка Джонатана, но что еще он мог подумать. Только я не знала, что сказать на это, здесь стоило быть осторожнее, потому что дружбу еще возможно было восстановить. Наверное, со стороны мои мысли тоже выглядели смешно, но больше всего на свете, мне хотелось, чтобы этот мужчина напротив остался счастливым.

– Нет. Том здесь ни при чем. Просто я поняла, что мы не подходим друг другу, – я постаралась совладать с речью и поднять глаза.

– Я тебе не подхожу? Ты не хочешь быть со мной? Но я же люблю тебя, и ты… Все, что ты сейчас говоришь – это все ложь! Ты не умеешь лгать!

– Натан… Пожалуйста.

– Я не верю тебе. Ты это… Это все Райли, да? Это она тебя попросила? Сказала, ты сломаешь мне карьеру? Да?

– Нет! – твердо ответила я.

Я понимала, что ему сложно поверить в то, что я его не люблю, потому что нас все время тянуло друг к другу, у нас всегда выхолил потрясающий секс и темы для разговоров не иссякали, мы были единым целым, половинками одного.

– Просто Том был прав… Это все легкое увлечение, я влюбилась в героя фильмов. А ты не такой.

– Не такой, – повторил он, снова вытирая под носом.

Я не хотела, но каждой фразой делала только больнее, он всегда переживал за то, что интересен людям только как персонаж фильмов, что он сам по сути своей никому не интересен, и я сейчас била по самому больному. Но лучше один раз испытать боль, чем всю жизнь. Всю жизнь бороться с «ветряными мельницами» и проиграть.

– Том был прав… – сказал он, складывая руки на груди и поворачиваясь ко мне лицом. –Тогда иди… Иди, чего ты ждешь? Я понял… ты получила, что хотела…

Он взъерошил волосы руками, а потом развел руки в стороны.

– Наверно, это я идиот. Напридумывал себе… Жаль, что ты…

Он перевел дыхание, прикрыв глаза. Грудь его вздымалась под футболкой, от частого дыхания, а крылья носа раздувались от бешенства, которое душило его, но он как истинный бритиш, усмирял то, что хотело вырваться наружу.

– Уходи… Ты права. Я не хочу тебя видеть. Уходи…

Ноги не слушались, руки похолодели, все тело заледенело. Пытаясь сделать шаг, я поняла, что ноги превратились в огромные бетонные плиты, которые трудно поднять. Я взялась за ручку двери, когда услышала вдруг:

– Sunny?!

Из глаз брызнули слезы, а из горла вырвался сдавленный всхлип.

Я повернулась и посмотрела на него, не видя ничего вокруг, комнаты, в которой мы разговаривали не существовало, не существовало ничего в мире, кроме нас. Я беззвучно, зная, что мы и так поймем друг друга, произнесла:

– Прости…

– Не уходи… – так же беззвучно произнес он.

– Прощай…

***

Я смотрела в иллюминатор самолета, точнее пыталась рассмотреть что-то в нем, пока пассажиры занимали свои места. Увидеть я могла там мало что, потому что мое место находилось у прохода, но все равно смотрела, лишь бы не думать о том, о чем думалось. За окном все еще жарило солнце и помнилось, как пах воздух духотой и океаном. Его глаза отливали этой же голубизной и темнели, когда вокруг происходило ненастье. Такими я их запомнила, такими всегда любила.

– Разрешите? – раздался голос над головой. Я подняла подбородок и хмуро улыбнулась приятному брюнету.

– Конечно.

Встав с кресла, я пропустила парня.

– Мое место в середине, – сказал он.

Пролезая к креслу, он наступил мне на ногу, извиняясь.

– Окей, – ответила недовольно я. – Быстрей бы уже.

Недовольно забурчала я по-русски себе под нос, чем удивила и обрадовала соседа.

– Да, я тоже не люблю долго сидеть перед взлетом, – заговорил на родном языке.

Я приподняла бровь, понимая, что тихо пострадать в одиночестве мне сегодня не удастся.

– Андрей, – представился брюнет, и его карие глаза хитро подмигнули.

– Настя, – я плюхнулась в кресло и попыталась пристегнуть ремень.

– Чего какая грустная, Настя? Разве Америка тебя не взбодрила? – он улыбался такой задорной и лучезарной улыбкой, которую только русские люди способны подарить постороннему человеку, что невозможно было не улыбнуться ему в ответ.

– Еще как взбодрила, – хмыкнула я.

– А что так, а Насть? В России лучше, скажи? – хорохорился новый знакомый.

– Скажу, – согласилась я.

– Сейчас я тебя развеселю. Хватит хмуриться. Ты первый раз была в Лос-Анджелесе? – он провел пальцем по небольшому шраму на щеке.

По-моему, страдания и глубокий сон мне предстояло забросить на верхнюю полку над креслами, потому что Андрей собирался болтать весь полет. Хотя это тоже был вариант не думать о том, о чем думалось.

– Да первый и последний, – нехотя ответила я.

– Ой, ладно, я тоже так говорил, когда первый раз поехал сюда… – Андрей наклонился вниз, к ногам, и стал шуршать пакетами, а я разглядывала его шрам на коротко остриженной голове. – Опа…

Неожиданно выпрямившись и улыбнувшись так, что на правой щеке у него проступила ямочка, парень протянул мне бутылку коньяка.

– Ну что? Хряпнем для смелости?

Я улыбнулась, и мы хряпнули.

***

– Подожди, подожди, – уже слегка заплетающимся языком остановил меня Андрей. – А вот этот знаешь?

И он начал рассказывать следующий анекдот:

Представь себе – новый авиалайнер. В пассажирский салон входит стюардесса:

Вы находитесь на нашем новом авиалайнере, в носовой части самолета у нас находится кинозал, в хвостовой – зал игровых автоматов, на нижней палубе – бассейн, на верхней – сауна. А теперь, уважаемые господа, пристегните ремни, и со всей этой чертовщиной мы попытаемся взлететь.

Я фыркнула, вытягивая руку из-под его ладони.

– Это уже не смешно, мы взлетели и летим… – я пыталась разглядеть время на часах. – О! Мы летим уже шесть часов. Половина пути пройдена.

– Тогда за шесть часов, – поднял вверх пластиковый стаканчик Андрей.

– Да! – ответила я, глотая карамельно-горьковатую жидкость. – За шесть часов.

И много тысяч километров, которые теперь отделяют меня от Джонатана, его улыбки, пронзительного взгляда и любимых объятий.

Конечно, сейчас модно думать о себе, заботиться, чтобы твое душевное равновесие, во-первых, не страдало, а потом уже о тех, кого ты могла задеть. Но что, если я не могла чувствовать себя хорошо, когда кому-то было плохо. А мне было плохо, когда я думала о том, что Джонатан почувствовал, узнав от Тома… И все его жертвы казались напрасными.