Крестоносец - Бен Кейн

class="p1">Де Бетюн осторожно намекнул на это, и король ответил, что оставляет здесь триста рыцарей и две тысячи жандармов, которым будет платить из своей казны. Обеспечат ли эти силы будущее Утремера, гадать никто не брался, но одно их содержание стоило немыслимых денег. Сложно было сказать, чем еще способен помочь Ричард.

Вскоре после этого король распустил нас. Я понял, что ему хочется побыть одному, взвесить все возможности. На пороге я обернулся. Ричард, сгорбившись, сидел на стуле и глядел в пустоту.

То была поза раздавленного жизнью человека, чувствующего, что, несмотря на все свои усилия, он находится на грани поражения.

Глава 29

Замысел Ричарда увенчался успехом. Шестнадцатого апреля Конрад был избран новым королем Иерусалимским. Возражения последовали только со стороны де Лузиньянов и обиженного Онфруа де Торона, но их никто не слушал. Граф Генрих Шампанский, пользовавшийся доверием как короля, так и французов, был послан с добрыми вестями в Тир. Как рассказал Генрих, Конрад, вернувшись, так обрадовался, что упал на колени, благодаря Бога и прося позволить ему взойти на трон, только если он, Конрад, этого достоин.

Наконец-то Ричарду удалось заручиться поддержкой всех пуленов. Рейнальд Сидонский и Балиан д’Ибелин, самые преданные сторонники Конрада, изъявили готовность повести своих рыцарей и жандармов на юг под началом нового короля. Забрезжила даже надежда, что герцог Гуго Бургундский вернет французов в стадо. Обрадованный, Ричард заявил, что, объединив силы, мы получаем великолепную возможность разгромить Саладина. Я уповал на это.

С Пасхи установилась прекрасная солнечная погода, без испепеляющего зноя грядущих летних месяцев. Конрада должны были короновать примерно через седмицу, вскоре после того, как он со своими союзниками приплывет к нам на подмогу. Начались приготовления к очередному набегу на юг. Король намеревался взять Дарум — твердыню, которую безуспешно осаждал прежде. Если отстроить Дарум и Газу, то вместе с Аскалоном христиане получат три крепости, господствующие над дорогой в Египет. Ричард резонно рассуждал, что, лишившись основного пути снабжения, Саладин вынужден будет вернуться за стол переговоров и ему останется лишь принять предложенные условия.

Дел было много, но находилось время и для отдыха. Одним из любимых моих развлечений была охота в окрестностях города с королевскими соколами — Ричард просто обожал эту забаву. Другим — поездки на Поммерсе к берегу моря. Ночи я проводил в обществе Джоанны. Дружба между Рисом и Абу потихоньку крепла. Эта парочка была неразлучной, вот только, как Рис ни старался, ему не удавалось уговорить Абу выпить вина. Де Дрюн пьянствовал днем и ночью в любой свободный час, а таковых было много. Торн зачастую составлял ему компанию.

При встречах мне сильно доставалось за то, что я не бражничаю вместе с ними. Я давал сдержанные ответы. Это неизбежно влекло за собой расспросы: оба хотели выяснить, что за даму я обхаживаю. Друзья заметили мои постоянные отлучки, и это разжигало их любопытство. Но я стоял твердо, и на устах моих была печать. Я бы охотно доверил этим двоим свою жизнь, но только не свою тайну, особенно с учетом их склонности к пьяной болтовне. Мне было стыдно, что Риса я посвятил в тайну, а их — нет, но моя связь с Джоанной должна была оставаться сокрытой.

И она оставалась. В те несколько коротких недель я был незабвенно счастлив.

В последний день апреля на корабле приплыл де Шовиньи, вернувшийся из Рима, и мы все возликовали. Когда он явился, де Бетюн и я были рядом с Ричардом — сидели у его большого шатра. Ему самому мы были рады, а вот вестям о коварстве Филиппа Капета — не очень.

— Со времени своего отъезда, сир, французский король плел паутину лжи и обмана вокруг вас, — сообщил де Шовиньи. — Он утверждал, что покинул Святую землю не по своей воле, что вы — настоящее чудовище и подлый интриган, тайно вынашивающий злой умысел вместе с Саладином.

— И кому же вливал он в уши этот яд? — спросил Ричард резко.

— По преимуществу, сир, германскому императору Генриху и папе Целестину.

Ричард слегка удивился.

— Но император наверняка с подозрением относится к Филиппу, зная о его шашнях с Танкредом?

— Может, и так, сир, но им движет заманчивая идея вступить с Филиппом в союз.

Ричард скривился:

— А что папа?

— Услышав, что вы принудили Филиппа покинуть Святую землю, сир, он счел возможным освободить французского короля и его сторонников от клятв, данных после принятия Креста.

Ричард в гневе воздел к небу сжатые кулаки:

— Теперь Филипп заявит, что он не обязан исполнять обещание не нападать на мои владения! Что же до постоянных папских постановлений, запрещающих христианам причинять вред любому сеньору, продолжающему сражаться против сарацин или возвращающемуся домой…

Он издал громкий звук, выражавший презрение. Мы выжидательно переглянулись.

— Думаю, я могу поступить трояко, — сказал король. — Во-первых, немедленно вернуться в Англию, дабы положить конец козням Филиппа и моего неуемного брата. Во-вторых — остаться здесь до конца кампании этого года в надежде, что Иерусалим будет взят. И в-третьих — задержаться на еще более долгий срок, чтобы дать этому королевству укрепиться. Учитывая письма от Лоншана и моей матери, третий путь — самый рискованный.

Он обвел нас вопросительным взглядом — такое с ним случалось редко.

Я отбросил осторожность.

— Когда Конрад и, бог даст, герцог Гуго придут с войсками на юг, сир, у вас появится прекрасная возможность дать бой Саладину, будь то под Иерусалимом или под Дарумом. Если уедете прежде, то постоянно будете об этом жалеть.

Ричард запрокинул голову и разразился смехом — тем утробным хохотом, от которого сотрясалось все тело.

— Ты хорошо изучил меня, Руфус! Не много можно представить новостей более скверных, чем эта: силы Конрада и Гуго через полгода одерживают победу, а меня с ними нет.

Он посмотрел на нас.

— Вы сами сказали, сир, что третий выбор губительно опасен, — заметил де Шовиньи. — По моему разумению, остается только один путь — второй.

Мы с де Бетюном были полностью с ним согласны.

Ричард обрадовался:

— Вы угадываете мои мысли. Быть по сему. Я пробуду здесь, по меньшей мере, до середины сентября, чтобы успеть вернуться по морю в Англию. Там я надеру уши Джону и Жоффу, а Беренгарию ждут такие рождественские праздники, каких она в жизни не видела.

На этой жизнерадостной ноте совет закончился.

Следующий день, первое мая, выдался погожим, с лазурным небом над головой и нежарким. Король решил поохотиться. Беренгария и Джоанна уговорили его выехать с соколами, а