Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи

— Он тоже пришел с вами в Иерусалим? — спросил бородач.

Арам ответил, что тот покинул нас в Иерихоне. Бородач стал давить на Арама, задавая ему вопрос за вопросом, и тот, не понимая, что от него хотят, рассказал вдруг о случившейся тогда суматохе и поисках.

Сомнений не было, они знали Юдаса. После следователь как-то оживился, внезапно вскочил с места и позвал из коридора стражу. Арама, к моему и, кстати, его изумлению, освободили от кандалов.

— Что теперь со мной будет? — испуганным голосом прохрипел Арам.

Скорее всего участь оказаться в полном одиночестве пугала его больше, чем перспектива попасть обратно в тюремную камеру. И дознаватель поспешил успокоить его:

— Я позабочусь о тебе.

Дознаватель вывел Арама из комнаты допросов, а я остался. Я почувствовал, что сердце мое опустилось куда-то к желудку. Я был предоставлен стражнику, который, подозвав меня, знаком приказал идти с ним. Мы опять побрели по лабиринтам этой проклятой крепости. Я с тоской думал о возвращении в камеру. Но вдруг стражник подошел к каким-то воротам и, дав мне хорошего пинка, выпихнул меня на улицу. Я оказался в непроглядном мраке ночи, глубоко, всей грудью, вдохнул ее свежий воздух и, задрав голову, увидел звезды. Я подумал, что вот каким-то чудом исполнилось мое заветное желание освободиться.

Но когда глаза мои немного свыклись с темнотой, я понял, что нахожусь во внутреннем дворе крепости. В темноте и пустоте ночи двор казался огромной квадратной площадью. Каменный холодный двор, по сторонам которого из темноты надвигались крепостные стены. В углу двора горел костер, у которого грелось несколько солдат. Невдалеке стояла клетка на колесах — в таких бродячие артисты возят животных для своих представлений. Стражник стал подталкивать меня к ней. Когда я оказался поближе, то разглядел, что клетка битком набита людьми; она была похожа на загон живодера, собирающего на улицах бездомных собак. Люди спали в ней, лежа один поверх другого. От людей исходила тошнотворная вонь. Запах прокисшего человеческого пота, смешиваясь с запахом кала, казался еще более острым в свежем дыхании ночного воздуха.

Перед тем как запихнуть меня в клетку к остальным, мой страж зачерпнул воды из бочки, стоящей возле клетки, и передал мне, чтобы я попил. Вода была затхлая, с неприятным привкусом, но я был несказанно рад и такой. По сравнению с камерой, клетка показалась мне прекрасным местом: ночной воздух, звезды над головой, тепло человеческого тела. Я пристроился между двумя из них и стал погружаться в сон. В душе моей забрезжила смутная надежда. Впервые с момента ареста у меня появилась возможность подумать над тем, что с нами случилось. Как не похож был конец нашего долгого дня на его начало, ведь я только сегодня утром проснулся в палатке Еша на краю оливковой рощи. Я был спокоен и безмятежен, точно ягненок. Потом я вспомнил, как жил вместе с братом на нашей ферме, мне подумалось, что тогда я был совсем еще ребенком. А потом, услышав рассказ Еша о необыкновенном царстве, отправился на его поиски вместе с ним. Там, думал я, исполнятся все мои мечты. Но путь этот привел меня в римскую тюрьму. Теперь я спрашивал себя: кто такой был этот Еша, который увлек меня на такой опасный и безрадостный путь? А ведь Камень сомневался, не демон ли он. Но я думал сейчас о том, случилось ли со мной что-нибудь такое, или, вернее, открылось ли мне что-то такое, ради чего стоило пускаться в столь далекий путь.

Мне показалось, что утро наступило сразу же вслед за тем, как я закрыл глаза. Солдаты занялись побудкой, они обливали нас водой, за ночь сделавшейся совершенно ледяной. Затем нас построили в шеренги и раздали каждому с ложки по глотку воды и еще кусок очень черствого хлеба — мой первый обед со времени ареста. Я осмотрелся: при свете дня наша компания являла собой довольно пестрое сборище, выстроенное рядами. Среди нас были бродяги, но были и люди довольно прилично одетые, казалось, что их внезапно позвали от праздничного стола, где они пировали с гостями, или подняли с теплых постелей. Другие, очевидно, провели в клетке много недель. Я так и не увидел среди них ни Еша, ни кого-либо еще из наших. Но когда нас уже повели со двора, мне показалось, что я вижу знакомое лицо. Это было странно, но я заставил себя поверить в увиденное — то был Йерубаль.

Да, Йерубаль. Меня охватила дрожь. Первой мыслью было, что такая встреча сулит мне удачу, ведь не было еще таких безнадежных ситуаций, из которых мой случайный попутчик не смог бы с успехом выпутаться. Но потом я снова очутился в темном тюремном коридоре, и надежда моя начала таять. Мне удалось еще раз посмотреть, действительно ли это он, так как теперь нас вели строем по крутой неровной лестнице. Мы пришли в просторный зал, с одной стороны которого была комната, довольно большая, отделенная от зала мраморной оградой. С другой стороны я увидел ряд зарешеченных камер. Нас растолкали по камерам. Сквозь узкие окна на дальней стене в камеры пробивался дневной свет: казалось, что кто-то в отчаянии долбил стену, прорываясь на волю, но смог пробить лишь узкую щель. Мы приникли к окнам. Мне удалось лишь на мгновение охватить взглядом тот, свободный мир. Окно выходило прямо на храм. Хотя было еще очень рано, храмовая площадь была полна народу. Люди принесли животных и ждали своей очереди на благословение праздничной жертвы. Я почувствовал, что начинаю завидовать тем животным, участь которых, по крайней мере, была ясна.

К моей радости, в камере вместе со мной оказался и Йерубаль. Его втолкнули к нам одним из последних.

— А, и ты здесь, Премудрый Симон, — сказал он мне, со своей всегдашней ухмылкой.

Я был готов разрыдаться и броситься к нему на шею. Он сказал, что попал в тюрьму, когда решил заступиться за какого-то лоточника, к которому придирались солдаты. Очевидно, стражи порядка хватали всех, кто вызывал подозрение: нищих, бродяг и всех прочих, а все затем, чтобы показать, как ревностно они выполняют приказ. Половина людей в камере были такими же, как и он, мелкими воришками и жуликами, их схватили на улице и теперь будут держать здесь до тех пор, пока те не признаются в участии в заговоре. Он показал мне рубцы на спине — так вот с ним здесь обращались, но он был нем как рыба, с гордостью сообщил мне Йерубаль. Так что он надеется, что скоро будет свободен.

— Помяни мое слово, — сказал он мне, — уже сегодня вечером мы с тобой будем есть пасхального ягненка.

Его слова вселили в меня уверенность, что все будет именно так.

Мы пробыли в камере довольно долго, никто не подавал признаков какой-либо деятельности. Время от времени тишину нарушал шаркающий звук шагов да звон цепей — это приводили все новых и новых арестованных, пополняя ряды бедолаг, умудрившихся, как и мы, загреметь сюда. Мы с Йерубалем коротали время, по очереди пробираясь к окну. Людей на площади становилось все больше и больше. Поставили деревянные барьеры, разделившие толпу на несколько групп. Теперь на площадь люди стекались тремя разделенными потоками. Священники, совершавшие жертвоприношение, едва справлялись с наплывом людей, их праздничные облачения пестрели потеками крови. Они все время отходили к алтарю для жертвенного окропления. Тут же суетились служки с корзинами требухи, которую они вытряхивали в огонь. А народ все прибывал, потоки становились все длиннее и плотнее, а священники все так же сновали от алтаря к очереди и обратно — словом, все шло своим чередом.