Крах Титанов - Грег Фаррелл

Льюис вернулся в Шарлотт, а в Merrill Lynch прибыла внушительная команда сотрудников Bank of America, собранных с одной целью – интегрировать вновь приобретенную организацию в систему

На следующий день Льюис и Олфин стали принимать решения относительно распределения руководящих должностей в почти принадлежащей им драгоценной компании.

Как и их предшественники в NationsBank, Льюис и Олфин всегда питали неприязнь к инвестиционным банкирам из Нью-Йорка и заоблачным суммам их бонусов. Вместо того чтобы нанимать самых лучших и одаренных выпускников бизнес-школ Лиги плюща, пообещав им в качестве вознаграждения семи– или восьмизначные суммы, BofA предпочитал брать на работу энергичных молодых людей из менее престижных учебных заведений, которые готовы были работать засучив рукава ради блага банка, а не ради баснословных гонораров.

Goldman Sachs был для Льюиса воплощением царившей на Уолл-стрит системы бесконтрольных выплат. Этот «бриллиант чистой воды» среди инвестиционных банков пополнял свои ряды за счет лучших и самых одаренных выпускников престижных учебных заведений. Льюис, на протяжении всей своей карьеры боровшийся против проявлений элитизма, не мог допустить, чтобы теперь, когда он сам почти владел инвестиционным банком на Уолл-стрит, эта традиция проникла в Bank of America.

Льюис хорошо понимал, что парни из Goldman Sachs: Тейн, Краус и Монтаг – только начали прибирать Merrill Lynch к рукам, когда он заключил сделку о покупке этого банка. Одно оба знали наверняка: судя по поведению Питера Крауса в воскресенье в офисе Wachtell, где он стремился быть в центре внимания всех, кто присутствовал в конференц-зале, беспрерывными разговорами и постоянной демонстрацией своего ярко-зеленого BlackBerry, – он не вписывался в их организацию.

Goldman Sachs был для Льюиса воплощением царившей на Уолл-стрит системы бесконтрольных выплат

Совет директоров Bank of America сразу почувствовал неприязнь и к Тейну. Большая часть директоров следила за совместной пресс-конференцией, в которой гендиректор Merrill Lynch участвовал вместе с Льюисом. Особенно настороженно к нему отнесся Темпл Слоан, глава совета директоров, потому что видел в нем воплощение всего того, что сотрудникам BofA не нравилось в банкирах с Уолл-стрит.

Вторая по численности группировка в совете директоров состояла из тех, кто стал членом совета BofA после приобретения в 2004 году Fleet Financial Group из Бостона. Эту группу возглавлял Чед Гиффорд – бывший генеральный директор Fleet Financial, который сначала продал свой банк Льюису, а затем беспомощно наблюдал, как с полдюжины его бывших топ-менеджеров пытались, но так и не смогли интегрироваться в структуру банка и в конечном итоге покинули его. Единственным оставшимся топ-менеджером из Fleet Financial Group был Брайан Мойнихан, которого назначили руководителем собственного инвестбанка Bank of America в Нью-Йорке годом раньше.

На протяжении десятков лет успех деятельности NationsBank во многом определялся клановой солидарностью, разделяемой руководителями из Шарлотта, и той коллективной неприязнью (collective chip they carried on their shoulders), которую они питали по отношению к нью-йоркским банкирам, воспринимавшим их как второсортных провинциалов. Если и была какая-то часть страны, где кланы были даже более сплоченными и которая испытывала бы еще большую коллективную неприязнь по отношению к Нью-Йорку, так это был Бостон. Город Большого яблока затмил его в XIX столетии, а в XX веке оттеснил на второй план буквально в каждом начинании – от банковской деятельности до бейсбола[18].

Гиффорд и другие директора из Fleet Financial Group сразу же осознали, что поглощение Merrill Lynch под руководством Джона Тейна, который был типичным «золотым мальчиком» с Уолл-стрит, может означать конец карьеры Мойнихана в BofA. Начиная с 15 сентября они стали надеяться, что самолюбие Тейна окажется столь значительным, что помешает ему занять менее значительную должность в новой организации.

На той же неделе Олфин нанес визит Тейну в его офис, находившийся в Южном Манхэттене, для обсуждения общих вопросов и чтобы лучше с ним познакомиться. Важная часть его обязанностей как главы HR-отдела заключалась в том, чтобы оценить степень таланта человека и решить, сможет ли он вписаться в культуру Bank of America. В этом банке чистый интеллект ценился высоко, но если топ-менеджер не вписывался в организацию или не мог ужиться с другими, то уровень интеллекта уже не имел значения. В Шарлотте даже была поговорка, что самый умный сотрудник необязательно самый эффективный.

К удивлению Тейна, одним из первых вопросов, которые Олфин хотел задать, был вопрос о его новом коллеге.

– Мы решили, что Питер Краус не может быть частью будущей команды, – объявил Олфин.

– Что вы имеете в виду? – спросил Тейн. – Он мой ближайший советник.

– Это не обсуждается.

– Вы хотите сказать, что решение уже принято? – с недоверием спросил Тейн.

– Да.

– Но в нем нет никакого смысла.

– Он не вписывается в нашу культуру, – сказал Олфин, сделав ударение на последнем слове.

– Питер Краус был одним из лучших инвестиционных банкиров в Goldman Sachs, – уговаривал его Тейн. – Он может возглавить отдел управления активами, частным клиентским бизнесом. Он блестящий стратег.

– Мы хорошо изучили его прошлое, то, чем он занимался, – сказал Олфин с холодком в голосе. – И мы не видим его среди будущих сотрудников нашего банка.

– Но вы даже не представляете, насколько он талантлив, – настаивал Тейн.

– Джон, – сказал Олфин, повышая голос, – он не может стать частью нашей команды!

Тейн был поражен резкостью, с которой Олфин высказался по этому поводу, и его недвусмысленным отказом от любых компромиссов, но быстро выбросил это из головы как одну из тех странных причуд, к которым ему придется привыкать, если он будет работать на банкиров из Шарлотта.

Тейн решил оставить пока все как есть. Как только его новые коллеги из Северной Каролины узнают Крауса, сказал себе Тейн, они проникнутся к нему симпатией и оценят его по достоинству. А что касается Олфина, то, в конце концов, он был просто эйчаром.

Договор о поглощении Merrill Lynch не защищал компанию от последствий жестоких потрясений, которые бушевали на рынках капитала после банкротства Lehman Brothers. В дни, следующие за крахом этого инвестиционного банка, инвесторы изъяли сотни миллиардов долларов с рынков капитала, продавая все подчистую, особенно финансовые акции.

Государственные регулирующие органы узнали, что AIG, крупная страховая компания, по уши увязла на рынке субстандартных ипотечных кредитов, потому что страховала риски финансовых компаний, связанные с ценными бумагами на основе сомнительных ипотечных кредитов. Подразделение, занимавшееся финансовыми продуктами, в последние годы стало источником основной прибыли AIG, продавая страховки банкам с Уолл-стрит, которые хотели получить защиту от маловероятной возможности того, что разные классы ценных бумаг, таких как CDO, могут потерять значительную часть своей стоимости.