Сияющая цитадель - Дэвид Эддингс

— У него были на то причины, Стрейджен изЭмсата, — ответила дэльфийка. — Ведал Заласта, что именно Скарпеможет он довериться, как никому иному. Скарпа не кто иной, как сын Заласты.

Сефрения сидела одна на кровати в своей комнате, с грустьюразмышляя о том, что одиночество, на которое она себя добровольно обрекла,продлится теперь, вероятно, до конца ее дней. Те слова были сказаны в гневе,второпях… и вот итог — пустота и одиночество. Она вздохнула.

Сефрения из Илары. Как странно, что и Кедон, и Ксанетияизвлекли из прошлого это древнее имя, и еще страннее, что оно до сих порглубоко трогает ее сердце.

Илару даже по стирикским понятиям трудно было назвать селением.Стирики с давних пор стремились смягчить враждебность эленийцев, притворяясьбеднейшими из бедных, живя в лачугах и одеваясь в грубый домотканый холст. НоИлара с ее единственной грязной улочкой, с хижинами из хвороста, обмазанногоглиной, была ее домом. Там прошло детство Сефрении, наполненное любовью, илюбовь эта достигла своей вершины с рождением ее сестры. В тот самый миг, когдаАфраэль появилась на свет, Сефрения разом обрела и исполнение всех желаний, ицель всей своей жизни.

Память об этом крохотном бедном селении, о тепле ивсеобъятной любви, что окружали ее там, поддерживала ее в самые черные дни.Илара, сиявшая в ее памяти, всегда была убежищем, где она могла укрыться отмира, от уродства его, подступавшего к ней со всех сторон.

А теперь все было кончено. Предательство Заластыбезвозвратно очернило и осквернило самые драгоценные ее воспоминания. Теперь,стоило ей вспомнить Илару, перед глазами, непрошеное, вставало лицо Заласты; ипритворная нежность, которой оно светилось, была жесточайшей ложью. Теперь онавидела его лицо таким, каким оно было на самом деле — маска обмана, похоти,злобной ненависти к Богине-Дитя, которая была смыслом всего существованияСефрении.

Ее память хранила Илару; разоблачение предательства идвуличия Заласты уничтожило ее вновь — и на сей раз уже навеки.

Сефрения уронила лицо в ладони и зарыдала.

Принцесса Даная, погруженная в мрачные размышления,свернулась калачиком в большом кресле. Там, в темной комнате, и отыскали ееСпархок и Вэнион.

— Нет, — коротко ответила она на их страстныеуговоры. — Я не стану вмешиваться.

— Афраэль, — молил Вэнион со слезами наглазах, — это убивает ее.

— Значит, ей придется умереть. Я ничем не могу помочьей. Она должна перенести это сама. Если я вмешаюсь, для нее все это пройдетбесследно, а я слишком люблю ее, чтобы баловать и лишать значения ее страдания.

— Но ведь ты, надеюсь, не станешь возражать, если мыпопробуем ей помочь? — язвительно осведомился Спархок.

— Пробуйте, если хотите, — только без Беллиома.

— Знаешь, ты очень жестокая девочка. Я и не подозревал,что в моей семье растет чудовище.

— Можешь придумывать мне любые прозвища,Спархок, — я все равно не передумаю. И кстати, не пытайтесь что-либоустраивать за моей спиной. Можете держать ее за руку, дарить цветы илизацеловать ее до бесчувствия, только не вмешивайте в это дело Беллиом. А теперьуходите и оставьте меня в покое. Мне и так тяжело.

И она теснее свернулась в кресле, крепко сжимая в объятияхпотрепанного Ролло. Древняя боль стояла в ее темных блестящих глазах.

— Так значит, Заласта уже давно пытался встать у нас напути? — спросил Бевьер, когда на следующее утро они собрались, как всегда,в синей гостиной. Теперь все были одеты по-домашнему, и на длинном столе удальней стены был накрыт завтрак — каждый накладывал себе на тарелку, сколькохотел. Королева Элана давно уже обнаружила, что принятие пищи отнюдь не помехаобсуждению важных дел. Бевьер, расстегнув синий камзол, полулежал в кресле,вытянув ноги. — Если именно он скрывался за этой тенью и облаком, этопочти неизбежно означает, что он имел отношение и к Земохской войне. Ксанетиякивнула.

— Замыслы Заласты, сэр рыцарь, охватывают многиестолетия. Его страсть к Сефрении уходит истоками в детские годы, равно как иненависть его к Богине-Дитя, чье рождение разрушило все его надежды. Ведал он,что, ежели посмеет открыто противостоять Богине-Дитя, одною мыслью уничтожитона его раз и навсегда. Понимал он также, что страсть его в основе своей темнаи нечиста и что ни один бог не станет помогать ему в борьбе с Афраэлью. Долгоразмышлял он о сем и заключил наконец, что надобна ему для успеха некая мощь,не имеющая ни сознания, ни нравственности, ни собственной воли.

— То есть Беллиом, — сказал Спархок. — Вовсяком случае, именно таким его все считали. Мы-то теперь знаем, что это нетак.

— Истинны твои слова, — согласилась она. —Заласта разделял всеобщее заблуждение, полагая Сапфирную Розу лишь источникомсилы. Верил он, что Беллиом, не отягченный нравственными устоями, подчинитсяему беспрекословно и уничтожит его смертельного врага, а он таким образомполучит ту, кем так жаждет обладать — ибо, не заблуждайтесь, Заласта искал нелюбви Сефрении, но обладания ею.

— Это омерзительно, — содрогнувшись, проговорилабаронесса Мелидира.

Ксанетия согласно кивнула.

— Знал Заласта, что нужны ему кольца, дабы повелеватьБеллиомом, — продолжала она, — однако всему Стирикуму ведомо было,что сама проворная Богиня-Дитя похитила кольца у Гверига, тролля-карлика, дабыне могло сие уродливое создание обернуть силу Беллиома против стириков. Оттого-тоЗаласта по-прежнему сохранял притворную дружбу с Сефренией и ее сестрой,надеясь выведать у них, где запрятаны кольца, и так обрести ключи к Беллиому.Боги же знали, и знали немногие смертные, что однажды родится творениеБеллиома, Анакха, и по различным знакам и прорицаниям определено было, чтопоявится он на свет в доме Спархоков.

Афраэль встревожилась, ибо знала она, что дом Спархоков —эленийский, а эленийцы без особой любви относятся к Стирикуму. Понимала она,однако, что в назначенный день Анакха придет и поднимет Беллиом из места, гдеон сокрыт, и завладеет им ради собственных целей — и целей самого Беллиома. Сиеи тревожило ее, ибо ежели Анакха разделит обычную нелюбовь эленийцев кстирикам, может он обратить камень против ее почитателей. Стремясь уменьшитьсию опасность, решила она разделить кольца, одно отдав предку Анакхи, а другоев руки иного смертного, дабы, когда Анакха унаследует кольцо, могла она познатьего душу и решить, безопасно ли будет передать в его владение и второе кольцо.