Батарея - Богдан Сушинский

– И еще одна новость, – докладывал политрук Лукаш, – которая не может вас не заинтересовать. Неподалеку от дамбы на море садились два гидросамолета, те самые, которые совершали налет на батарею. Судя по всему, один из них получил повреждения, поскольку его оттранспортировали в восточном направлении с помощью мотобота, а другой попросту улетел.

– Надо бы как-то выяснить, откуда эти штурмовики морской авиации появляются. Предполагаю, что немцы базируют их где-то между островами, в районе Очакова.

– Ну, такая глубокая разведка нашему разведотделению уже не под силу, – развел руками Лукаш. – Разве что кого-то из наших бойцов включат в разведотряд военно-морской базы.

– Этим должна заняться авиационная разведка. Нам теперь не до дальних рейдов: чувствую, что кольцо вокруг батареи сжимается. Интуитивно чувствую. Сегодня же переговорю о появлении этих самолетов со штабом базы.

– И ведь не поленились же прислать два самолета для уничтожения нашего причала!

– Что-то в виде мести за уничтоженный нами румынский десант.

– Но теперь, как я понимаю, слово за нами?

– Выстрел за нами, – мрачновато ухмыльнулся комбат, связываясь с Куршиновым.

– Мы наносим ответный удар? – возбужденно поинтересовался командир огневого взвода, как только услышал в трубке голос комбата.

– Отдаю тебе на растерзание григорьевскую дамбу и весь ее восточный «предбанник». По четыре снаряда на орудие. Ориентиры тебе известны, прицелы тоже, поэтому дави их во всю мощь своих зарядов.

– Дамба – это что… Это мы сейчас отработаем. Оказался бы в зоне досягаемости моих орудий немецкий аэродром с этими самыми авиационными амфибиями… Вот тогда я бы с ними очень серьезно поговорил.

37

Всю последующую ночь дозоры доносили: то в одном, то в другом месте румынские подразделения прорываются сквозь линию обороны и накапливаются для броска на батарею. Теперь уже для противника не было тайной, где именно она расположена, но, очевидно, был получен приказ свыше взять ее в целости и сохранности, чтобы затем ударить из этих сверхмощных орудий по городу.

И тогда командующий оборонительным районом контр-адмирал Жуков приказал перебросить в расположение батареи свой последний резерв – двести пятьдесят донецких шахтеров, которые только что прибыли на корабле из Севастополя.

Комбат об этом подкреплении не знал. Почему он оказался в неведении: то ли в прифронтовой суете штабисты забыли уведомить его, то ли взяли во внимание, что во время принятия этого решения в штабе находился командир дивизиона майор Кречет, который принял решение возвращаться в дивизион только утром, – это особого значения уже не имело. Важно, что под утро двое разведчиков, одним из которых оказался юнга, доложили Гродову: неподалеку от охранной линии окопов, у Николаевской дороги, идет ожесточенный рукопашный бой, в суете которого лишь изредка раздаются винтовочные выстрелы да разрывы гранат. Причем был момент, когда сами разведчики оказались почти в гуще румын. Только чудом унеся оттуда ноги, они спасались теперь в укрытии корпоста, готовые отстреливаться до последнего патрона.

Не понимая, что же там в действительности происходит, капитан тут же связался с командным пунктом полка морских пехотинцев.

– Да представления не имею, кто зверствует у нас под носом! – раздраженно отреагировал начальник штаба. – Только что по поводу этой же стрельбы хотел связываться с вами, думал, что это наш Черный Комиссар очередную вылазку затеял.

– Вмешиваться не пробовали, хотя бы в виде разведки боем?

– Какая там «разведка боем», комбат?! У нас в строю менее половины состава, среди которых треть легкораненых.

– То есть получается, что вам неизвестно, ни какие силы противника оказались у вас в тылу, ни кто им противостоит? – все же не смог удержаться от осуждения Гродов.

– Пока что… неизвестно, – сухо парировал майор, которому тон капитана явно не нравился. – Кстати, вот и наша разведка вернулась…

Однако связь не прервалась. Начштаба положил трубку рядом с аппаратом, и до Гродова долетали приглушенные слова доклада. Из него следовало, что какое-то подразделение вступило в схватку с прорвавшимися в их тыл двумя ротами румын, но какое именно – этого разведчики понять не могли. Ясно было только, что сражались не морские пехотинцы, а обычные стрелки, обмундированные в полевую форму; и что, окруженные румынами, они ведут ближний бой. Сама разведгруппа наткнулась на румынский дозор, поэтому из трех бойцов сумел вернуться только один.

– Поначалу мы предполагали, что это действует ваше прикрытие из моряков-добровольцев, – объяснил майор, пытаясь прокомментировать это донесение. – Или же прибыло какое-то пополнение. Но, сами слышали, какие сведения сумели добыть наши разведчики ценой двух жизней, которые очень пригодились бы нам при круговой обороне.

Оголять охрану своей батареи Гродов тоже не имел права, тем не менее он взял с собой отделение разведки, вооруженное двумя трофейными ручными пулеметами, сам тоже вооружился пулеметом и направился туда, где в предрассветной дымке постепенно затихал бой. Истребив по пути какую-то группу румын, принявших артиллеристов за своих, комбат добрался до ложбины, по которой пролегал этот участок дороги, и в три пулеметных ствола отогнал в степь около взвода врагов, пытавшихся вернуться на поле боя.

Пока, рассредоточившись, разведчики прочесывали окрестности, комбат с изумлением осматривал дорогу и ложбину, буквально заваленные телами как румын, так и советских пехотинцев, над которыми еще витали стоны и проклятия раненых и умирающих, и не мог понять, что же здесь происходило. Ясно было, что перед ним – поле яростного рукопашного боя, но почему только рукопашного?

Он видел румынских солдат с изрубленными руками и головами и множество красноармейцев, рядом с которыми лежали окровавленные саперные лопатки, а некоторые даже после гибели все еще продолжали сжимать их. Однако рядом с румынами неизменно лежали ружья, а рядом с красноармейцами – только лопатки. Лишь возле пронзенного штыком старшего лейтенанта, который, очевидно, командовал этими безоружными бойцами, лежал автомат с диском. Такой же автомат он обнаружил рядом с иссеченным пулями политруком.

– Что здесь произошло, солдат? – спросил он раненного пулей в бедро и штыком в левое плечо сержанта. Тот лежал у придорожного валуна, а рядом с ним чернели в пыли четыре гранаты-«лимонки». В правой руке он все еще сжимал черенок саперной лопатки.

– Не видите, что ли, товарищ капитан? Бой здесь происходил.

– Да понимаю, что бой, а не свадебное гулянье под гармошку. Оружие ваше где?

– Вот оно, – медленно, морщась от боли, повернул сержант лицо в сторону лопатки и только теперь разжал руку, – оружие наше.

– А винтовки?

– Не выдали их. Видать, не положены были нам… эти самые винтовки, – зло сплюнул перед собой сержант.

Откуда-то из ложбины возникла группа румынских солдат, которые, не замечая Гродова, стремились преодолеть шоссе и уйти в сторону лимана, однако, привстав на колено, комбат с яростью прошелся по ним густой пулеметной очередью, а затем, подхватив лежавшую рядом с сержантом «лимонку», метнул ее в придорожный кювет, где искали спасения уцелевшие.