Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев

Другое дело, что превратиться в действительный «центр и объединяющее начало всех протестов» патриарху Адриану было трудно, поскольку хотя и верил он «теократически, величественно», но «вел себя обывательски законопослушно» (А.В. Карташов). Не находя никакого приемлемого для себя выхода, патриарх заболел, и «21-го февраля 1696 года на сырной неделе в пяток патриарху припала параличная болезнь».

От болезни этой он так и не смог оправиться до самой смерти…

Разумеется, люди мудрые и просветленные прозревали исходящую от Петра I опасность для Православной Руси и пытались выправить положение.

Известно жертвенное смирение нашего великого пастыря Митрофана Воронежского, которое употребил тот, чтобы достучаться до Петра I. Святитель Митрофан, любимым размышлением которого было памятование о смерти, о загробной жизни, а любимой молитвой – молитва об умерших, благословил начало строительства русского военного флота в Воронеже и добровольно жертвовал на это дело немалые церковные средства.

К прискорбию, материала, чтобы показать во всей полноте отношения, возникшие между царем и святителем, у нас нет, однако известно, что сам Петр I к святителю Митрофану относился гораздо уважительнее, чем к патриархам Иоакиму и Адриану.

Апологеты Петра I любят пересказывать историю приглашения святителя Митрофана в воронежский дворец государя, украшенный копиями античных статуй. Святитель отказался прийти на прием, объяснив, что не может ходить туда, где стоят статуи языческих богов. Петр был в хорошем настроении и приказал убрать статуи.

Эпизод, конечно, замечательный.

Петр I действительно понимал, кто такой святитель Митрофан, коли готов был из уважения к нему убрать статуи, которые оскорбляли святителя.

Но ведь это и все…

Никакой внутренней перемены, никакого духовного очищения в Петре не происходило даже и под влиянием почитаемого им святителя!

Завершился эпизод со статуями в духе петровского времени. Стоило только Митрофану покинуть дворец, как сразу статуи античных нимф вернулись на прежние пьедесталы.

Были, однако, со стороны церковных людей и открытые протесты…

В 1697 году, отбывая в Великое посольство, Петр I провел для своих подданных две акции устрашения.

Первая касалась так называемого заговора стрелецкого полковника Ивана Евсеевича Циклера. Заговорщики якобы собирались зажечь дом, в котором находился Петр I, и на пожаре убить самого царя.

Заговор был раскрыт, заговорщики арестованы и после пыток, которые возле потешного Пресбурга проводил сам царь, казнены. Полковника И.Е. Циклера, окольничего А.Ф. Сорокина и Ф.М. Пушкина казнили над вырытым из земли гробом Ивана Михайловича Милославского.

Пожалуй, впервые так открыто забавы «всешутейшего собора» вторгаются уже и в загробную жизнь. Гроб Ивана Михайловича Милославского был привезен на свиньях в Преображенское и поставлен возле плах так, чтобы кровь осужденных стекала в него[90].

И свиньи, везущие вырытый из могилы гроб, и живая еще кровь, льющаяся на разложившийся труп, – это элементы некоей черной мессы, которая как бы наугад, как бы на ощупь совершается Петром I в Преображенском во имя Преображённого царства. В Преображенском возле потешного Пресбурга зарождается тогда совсем уже не потешный Преображенский приказ.

Вторая акция, проведенная Петром перед отъездом за границу, касалась челобитья старца Авраамия, вздумавшего пробудить религиозную совесть царя.

Вообще-то монах, строитель Андреевского московского монастыря, старец Авраамий, принадлежал к числу тех деятельных людей, которых, как считают исследователи, и искал Петр I в Немецкой слободе, на поиски которых и отправлялся он в Великое посольство.

Помимо игуменских обязанностей, Авраамий занимался придумыванием различных технических новинок и с Петром I познакомился, когда тот явился в монастырь, чтобы осмотреть изготовленный Авраамием и И.Т. Посошковым «денежный стан» (вероятно, усовершенствованное приспособление для штампования монет).

Но оказалось, что изобретательством интересы старца не ограничиваются.

Давно уже с тревогою наблюдал Авраамий за происходящим, давно уже одолевали его невеселые мысли о судьбе страны, и мысли эти он и изложил на бумаге к приезду государя…

«Седя аз в келье моей, во обители великого в мученицех страстотерпца святаго Андрея Стратилата и пострадавших с ним… слышал от приходящих ко мне от розных чинов людей, глаголющих сице: ныне де в настоящее время мнози тужат и гораздо болезнуют, и есть де о чем болезновать и тужить нам»…

Когда читаешь челобитную Авраамия, восхищаешься удивительной смелостью старца, возвысившего свой голос до прямого обличения неправд нового царствования: «И они де ныне со дьяки да с подьячими, позабыв страх Божий и крестное целование и смертный час, губят государство нагло, судят неправедно и с судимых емлют, кто даст почести посуленой, тот и прав».

Но еще более восхищает мудрость старца. Дрожащим голосом перечисляет он те вины и беззакония Петра, которые до сих пор боятся называть своими именами наши историки: «Кого де было надеелися и ждали того, как возмужает и сочетается законным браком, и тогда де оставит младенческое мудрование и будет яко муж совершен, и тогда де все поправит на лучшее.

И тое они надежди яко бы погрешили, возмужав де и женяся, уклонился в потехи непотребные, оставя, яже подобаше творити всем полезное, нача творити всем, разум имущим здрав, печальное и плачевное в словах смехотворных, и в шумах, и в делах богонеугодных, от каких было надобно ему возбранять подданных своих, и он де то сам творит, и яко уже бы впредь и добра вскоре не чают.

Покинув де всякое правление государства своего и приказал правити его похотником, мздоимцем, неимущим страха Божиа и непомнящим крестнаго целования, ни часа смертнаго, и како ответ дати праведному всех судии Богу, хотящим богатеть»…

Как мог решиться Авраамий говорить такое в лицо царю, известному своей необузданной яростью?

Похоже, вопрос этот занимал и самого Авраамия.

В своих «тетрадях» он пишет, что уже давно слышал жалобы на Петра I и советовал своим собеседникам бить челом государю, чтобы он «покинул» «не угодное Богу и людям добрым непотребное» и принялся за «угодное и потребное».

«И они сказали мне, не смеют для того: скажут де про нас, будто мы заводим бунт, и блюдутся казни и разорения домов своих и ссылок. Из них, ково пошлют в сылку, жена, дети восплачют, а наипаче, у ково есть отец али мать в старости или один кто из них, к тому же род и племя»…

И тогда и понял Авраамий, что это его слабый голос и должен стать голосом всей Церкви, всего гонимого народа, что это он должен указать государю на существующие ошибки и на средства к их исправлению…