Шапка Мономаха - Наталья Иртенина

Другие советовали посадить Василька в яму, а Мономаху отправить обличающее письмо с изложением его вины.

– Пусть оправдается перед тобой, князь, за себя и за Ростиславича. Невиновны окажутся – тогда помиритесь. А если виновны, то один злодей у тебя в руках будет, и сговор их порушится.

Никакой из двух советов не перевешивал другого.

Далеко за полдень вече вытолкнуло из своих недр градского старшину и троих житьих людей, рассуждавших по справедливости и по уму. Вечевая толпа обязала их пойти к Святополку Изяславичу – растолковать ему все невыгоды для Киева большой княжьей распри, чей призрак вставал за пленением Василька.

Напоследок наставляли послов, чем вразумлять и жалобить князя:

– Мономах теребовльского в обиду на даст. Сам ратью на Киев пойдет и других князей приведет.

– Ополчатся друг на дружку, начнут друг у друга грады и землю жечь. А нам убытки считай и горе лаптем хлебай!

– О торговле пущай подумает. Торговлишка намертво встанет, ежели всю Русь всколыхнут войной.

– И половцев на поживу приманят. Мало, что ль, теряем от их каждогодних наскоков! В давешнем году поганым совсем чуток нахрапу не хватило взять на копье Киев.

Градский с житьими сели на коней и поехали на двор тысяцкого Коснячича просить встречи с князем. До двора не доехали – повстречали боярина по пути, сопровождаемого кметями и оружными холопами.

– Что скажете, люди градские? – неприветливо осведомился тысяцкий. – Пошто без причины сбежались на вече и о чем трезвонили там?

– А будто бы тебе не известно о чем, Наслав Коснячич. Будто ты сам без причины себя кметями окружил. – Градский не уступал ему в неприязненности. – Люди волнуются, что в Киеве беззаконие сотворилось. Веди нас к князю, боярин.

– Это какое же беззаконие? – притворно удивился тысяцкий. – Никак, опять чернь на жидов жалуется? Вот надоели-то! К князю с такими пустяками нечего лезть. Поворачивайте назад.

– Люди не хотят, чтоб началась война из-за теребовльского князя! – возмутился градский, оскорбленный презрением.

– А еще они чего не хотят?

Вечевые послы кратко и с достоинством изложили боярину суть беспокойства горожан.

– О торговле волнуетесь – это понятно, – молвил тысяцкий, выслушав. – Поганых боитесь – тоже понятно. Но на то и князь, чтоб ваши заботы были его заботами. Прочее же – не ваше собачье дело, люди градские.

– А ты нас псами не поноси, боярин, – степенно ответил один из купцов. – Горожане ведь за нашего князя, за Святополка Изяславича, не держатся крепко. Если доведется ему спорить с Владимиром Всеволодичем, кто прав, а кто виноват, люди киевские еще подумают, чью сторону принять. А спор такой между князьями теперь непременно случится. Что из этого может выйти, ты с князем подумай. И наши слова непременно сообщи ему, если не хочешь самих нас к нему пустить.

Прочие послы подтвердили сказанное. Тысяцкий смотрел на них со злобой.

– Я запомнил ваши слова, люди градские, и передам князю. – Он развернул коня. – Как бы вам после не пожалеть о том!

…В тот же день, к вечеру, на княж двор пожаловали еще просители за схваченного Василька Ростиславича. Князь Святополк только что оттрапезовал с некоторыми из бояр и Давыдом Игоревичем. Обильная еда немного утишила его гнев на горожан, вздумавших открыто угрожать. Но к меду князь не успел приступить – помешал ключник, доложивший, что явился целый крестный ход.

Святополк поперхнулся.

– Кто?

– Штук семь чернецов, – с гримасой молвил ключник, – у всех кресты на груди и клюки в руках. Так сказать гридям, чтоб пустили?

– Монастырские игумены, – догадался тысяцкий.

– Митрополита нет средь них? – на всякий случай спросил князь и оглянулся на сотрапезников.

– Вроде нет, – почесал в бороде раб.

– А зачем пришли?

– Сказали, будто хотят слезно печалиться за теребовльского князя. Ишь, удумали, вороны, – хмыкнул ключник. – Мало им монастырей понаставили, надо в княжьих хоромах тоску разводить.

– Гони прочь их, брат, – посоветовал Давыд.

– Гони их прочь, – повторил Святополк рабу.

Ключник поворотил в дверях жирный зад.

– Стой! – крикнул князь. – Я передумал. Позови их. Только не всех. Пускай двое придут… Может, и эти грозить мне станут гневом Божьим?..

Он схватил со стола чашу, полную меда, быстро, торопясь и проливая на себя, выхлебал всю до дна. А когда отер бороду, его очам предстали два дюжих седобородых монаха с настоятельскими посохами – игумены киевских обителей. Пожелав ангела за трапезой, они направили на князя взоры, исполненные грустной укоризны.

– Дошла до нас печальная весть, князь… – заговорил игумен Выдубицкого монастыря Петр.

Святополк махнул на них рукой.

– Ясно, дошла, раз уж целый крестный ход ко мне снарядили. Дело говорите – чего хотите, отцы?

– Заповедь Господня повелевает нам устраивать мир среди враждующих. Теребовльский Василько никакого зла тебе не сотворил, князь. А из того, что ты неправдою взял его и повязал узами, будет зло. Исполни и ты заповедь: возлюби врага своего, если мнишь Василька врагом. Отпусти его с миром.

Монахи дружно поклонились в пол.

– Я бы возлюбил, – мечтательно выразился Святополк, чья душа была подслащена медом. – Да только я не для себя его пленил, отцы. Он слезно просил. – Князь повел дланью на Давыда. – А брату отказать не могу, ибо он трепещет за свою жизнь и достояние.

– За твою жизнь и достояние также трепещу, брат, – в насмешку над чернецами добавил волынский князь.

– Оклеветали Василька, – убежденно заверил выдубицкий настоятель. – Чисты его помыслы.

– Откуда знаешь, старче?

– Сам принимал его исповедь. Если бы он утаил злое помышление, Господь не дал бы ему вкусить Святых Таин, как не дал причастия предателю Иуде.

– Богословие – невразумительные словеса, – сухо рассмеялся Давыд. – Возьмите в толк, чернецы: своя голова дороже веры в заповеди и исповеди.

– Не ведаешь, что говоришь, княже, – вздохнул игумен Петр и обратился к Святополку: – Помни, князь, что меньшее зло всегда рождает большее. Как бы тебе и впрямь не вострепетать за свою голову – не от выдуманного злодейства, а от настоящей беды.

– А если отпущу Василька, – размышляя, молвил Святополк, – ручаетесь, отцы, что не потерплю от него никакого урона и притеснения?

– Истинно говорю, князь: как огонь не может обжечь, пока не разожжешь его, так и Василько не причинит тебе вреда, если сам не распалишь в нем злобы. Поспеши отпустить невинного.

И бояре, и отцы-игумены, и Давыд ждали решения Святополка. Киевский князь, зажав в кулаке бороду, остановившимся взглядом смотрел в пол. Он не знал, как ему поступить. Отпустить Ростиславича – постыдно, ибо означает признать правоту черни и монахов. Но и мысль удержать его в заточении неприятно холодила душу. Ведь эта мысль тянула за собой другую, о том, что Мономах не преминет исполнить любечскую клятву: «…против того будем все мы и крест честной».