Шапка Мономаха - Наталья Иртенина

– Па-хвально, мужи бояре!

Подвинув Лазаря, стоявшего столбом, воевода утвердился на лавке. Затем поднес к лицу светец, но, убедившись, что это не корчага с медом, поставил рядом с собой.

– Ну, что примолкли?

– Чего тебе надо, Ратибор? Мы тебя не трогаем, и ты нас не трожь. А говорим о своем, тебя не касаемом.

– Меня не касаемом? – Воевода впал в тяжкое, с собираньем морщин на лбу, раздумье. – Мнится мне, было тут сказано, будто бы Мономах верит в целованье креста. А?

– Все в это верят. Мы христиане, Ратибор.

– И ты веришь? – переяславский боярин наставил палец на Туряка. – И ты, Василь? – Он жалостно вздохнул. – Надо же. А я ни капли не верю. И князь Мономах не верит.

Владимиро-волынские бояре настороженно переглянулись.

– Пока остальные дрыхнут и видят сладкие сны про свои отчины… – Ратибор страдающе рыгнул. – Пока вы тут играете в детские заговоры… – Он резко выбросил руку в сторону двери. – Там Владимир Всеволодич с Васильком Ростиславичем уговариваются согнать с киевского стола Святополка, а потом и вашего Давыда.

Наслаждаясь действием своих слов, воевода с расслабленной улыбкой поочередно разглядывал волынских мужей.

– Вот так так, – многозначительно изрек Лазарь.

– Не сомневаюсь, – потрясенно пробормотал Василь.

Туряк смолчал, попросту изменившись в лице.

– Правильно, Туряк, – кивнул воевода. – Бойся Мономаха. Он и не на такое способен. Хитрее этого лиса на Руси никого нет.

Лазарь осторожно поместился на лавку возле него.

– Чем подтвердишь свои речи, Ратибор?

Воевода низко нагнул голову, долго не отвечал, будто заснул. Вдруг встрепенулся, осоловело посмотрел перед собой.

– Много лет я молчал. Даже камни иногда начинают говорить. А я человек. Не хочу уносить это с собой в могилу.

После такого вступления лица бояр жадно вытянулись.

– Было это почти что двадцать лет назад, в тот год, когда погиб в бою киевский князь Изяслав, отец Святополка. Тогда решили, будто в князя метнул копье кто-то из вражьей дружины, пробравшийся с тыла. Только двое знали, что это не так. Один – Мономах, велевший своему дружиннику убить Изяслава, чтобы в Киеве сел его отец, князь Всеволод. Второй – тот самый дружинник.

– Кто он? – нетерпеливо спросил Туряк.

– Он умер, а я не буду бесчестить мертвого. Перед тем как умереть, он рассказал мне все. Как на духу, вместо попа.

Ратибор подцепил за медное кольцо светец, поднялся. Кренясь вбок, шагнул к двери.

– Остерегайтесь Мономаха, мужи бояре. Он не таков, каким кажется.

Трое бояр молча ждали с открытой дверью, когда стихнут внизу шаги.

– Этот и сам кого хочешь убьет не раздумывая, – поделился Лазарь, затворив клеть. – Хоть князя, хоть митрополита.

– Блазнится мне, про того дружинника воевода приврал.

– А про Мономаха?

– А про Мономаха, думаю, сказал правду. И если в самом деле он тайно велел убить великого князя… Не нам и не Давыду тягаться с Владимиром. Пускай это делает киевский Святополк.

– Сдюжит ли Святополк?

– Это уж его дело. А наше – убрать теребовльского.

– Нужно предупредить Давыда.

– После. Завтра пусть целует со всеми крест.

Сверчок, отложив свою пилу, заснул. Подхватив лампады, отправились на ложа и волынские мужи.

4

Плотно сбитый табун серых туч неудержимо скакал в небе над стольным градом. Князь Святополк, выйдя на гульбище охладиться, с запрокинутой головой взирал на небесных коней, которыми правили невидимые всадники. Зрелище показалось ему величавым и грозным, будто сам архистратиг Михаил вел свою дружину на рать с извечным врагом. Словно предзнаменование… и предупреждение от небесного покровителя князя, во святом крещении Михаила: нельзя доверять своему извечному врагу. Особенно когда его речи так ласкают слух.

– Позаботься же о своей голове, брат!

Волынский Давыд Игоревич зудел над ухом Святополка третий день, придя вместе с ним из Любеча в Киев. После любечских крестоцеловальных клятв киевскому князю не хотелось верить в злое умышление брата Володьши. Слишком утеснительны для самого Мономаха были эти клятвы, однако же за язык его никто не тянул. Но и камень в конце концов поддается капающей воде, а князь Святополк не был камнем. И уже не таким невозможным казалось то, что впервые прозвучало еще в насмешливом совете Гориславича поостеречься.

– О чем мне заботиться – Мономах уехал в Суздаль и не помышляет ни о чем, кроме закладки церквей, – еще пытался сомневаться Святополк.

Продрогнув на резком ветру, он ушел в сени. Давыд за ним.

– Они хитрят, чтобы никто не догадался до поры. Мономах строит церковь в Суздале, теребовльский Ростиславич молится в монастыре на Выдубичах. Кто скажет, что на уме у них лютое зло против тебя и меня?

– Не знаю, правда то или ложь, – задумчиво уронил киевский князь, взяв с блюда, которое держал холоп, наливное яблоко с красным боком. – Если правду говоришь, Давыд, то Бог тебе свидетель. Если же из зависти или еще от чего клевещешь – Бог тебе судья. Ешь яблоки, брат. Они улучшают цвет лица.

Давыд отринул протянутое блюдо вместе с холопом.

– Нет мне нужды клеветать! Кто убил брата твоего Ярополка?! Все знают – это сделали Ростиславичи и укрыли у себя убийцу, злодея Нерадца. А теперь известно стало – отца твоего князя Изяслава у Нежатиной Нивы по воле Мономаха погубил такой же подосланный убийца.

Святополк выплюнул на сенные половицы кус яблока, развернулся к Давыду.

– Откуда стало известно? – задышал ему в лицо. – Ничего такого мне неведомо! Кто?! Кто тебе это сказал?

– Мои бояре дознались через тайного человека.

– А где он был двадцать лет, твой тайный человек? – как всегда в гневе Святополк заплевывал себе бороду. – По амбарам прятался, в подклетях хоронился? Или в почете у Мономаха жил, мед-пиво на пирах пил, серебро-злато в скрынях сберегал?

– Этого не знаю, Святша, – заморгал Давыд.

Киевский князь, отбросив яблоко, широким шагом вбежал в светлицу, стал ходить, задевая лавки и поставцы вдоль стен. Давыд, войдя, скромно присел на высоком резном ларе.

– Что если этот тайный человек намеренно разжег твоих бояр, дабы они распалили тебя, а потом и меня на Мономаха? Крепко ли ты запомнил, на чем целовали крест в Любече? Кто нарушит клятву, против того будут все – сборной ратью пойдут на клятвопреступника! Не того ли от тебя и меня добиваются тайной хитростью?

– Василько так не умеет, – отверг Давыд. – Он из породы особо буйных, а хитрить не научен.