Воины Карфагена. Первая полная энциклопедия Пунических войн - Евгений Родионов

Нумидийская монета с профилем царя Сифакса.

Карфагенское правительство немедленно отреагировало на новую угрозу и сделало это в лучших финикийских традициях: о «дружбе», возникшей между Сифаксом и римлянами, сообщили Гале, вождю племени массилиев, живших в Западной Нумидии. Выводы напрашивались сами собой. Если Сифакс усиливается благодаря поддержке Рима, то Гале, если он не хочет пасть жертвой его агрессии, следует как можно скорее стать союзником Карфагена. Эти доводы подействовали, а чтобы скрепить заключенный союз, карфагенский полководец Гасдрубал, сын Гисгона, предложил выдать свою дочь Софонисбу, признанную красавицу, за сына Галы Масиниссу, успевшего зарекомендовать себя прирожденным воином и неплохим полководцем. Несмотря на явный расчет, с которым готовился их брак, молодые люди понравились друг другу, и их судьбы причудливо вплелись в дальнейший ход войны (Аппиан, Ливия, 10). Насладиться совместной жизнью им так и не удалось. После того как была достигнута договоренность о свадьбе, Масинисса отправился в поход во главе нумидийских войск, значительно усиленных карфагенскими отрядами. В упорной битве он нанес Сифаксу серьезное поражение, после которого тот бежал на запад, под защиту маврусиев, еще одного нумидийского племени, жившего на африканском берегу Гибралтара. Там он быстро собрал новую армию, с которой переправился на Пиренейский полуостров. За ним последовал и Масинисса, продолживший воевать уже без помощи от Карфагена, но не менее успешно (Ливий, XXIV, 49, 1–6). Таким образом, пунийцы предотвратили распространение войны на африканскую территорию и получили возможность в дальнейшем выровнять ситуацию в Испании. Для римлян положительный итог кампании в Северной Африке был в сохранении союзных отношений с достаточно влиятельным нумидийским вождем при полном отсутствии потерь со своей стороны.

Начался седьмой год войны, а римское правительство продолжало постепенно наращивать численность своих войск. Помимо обычного восполнения текущих потерь было набрано два новых легиона, общее количество которых увеличилось таким образом до двадцати пяти, что означало двести пятьдесят тысяч солдат римлян и союзников. Такой мобилизации Италия еще не знала, и у магистратов возникли серьезные сложности с призывом новобранцев, так как молодежи не хватало. По такому случаю были назначены две комиссии триумвиров. Они должны были обойти доступные сельские районы и, освидетельствовав всех свободнорожденных, забрать в солдаты каждого годного к ношению оружия, даже если он не достиг установленного призывного возраста (Ливий, XXV, 5, 5–9).

Командный состав римской армии претерпел в целом незначительные изменения. Новыми консулами стали Квинт Фульвий Флакк и Аппий Клавдий Пульхр. На прежних должностях и местах службы остались Тиберий Семпроний Гракх и Публий Семпроний Тудитан, Луций Корнелий Лентул, Марк Клавдий Марцелл, Марк Валерий Левин, Квинт Муций Сцевола, братья Сципионы и Тит Отацилий. Новые преторы, Гней Фульвий Флакк, Марк Юний Силан и Гай Клавдий Нерон, получали в управление соответственно Апулию, лагерь под Суэссулой и Этрурию (Ливий, XXV, 3, 1–6).

Что касается Ганнибала, то он по-прежнему избегал активных действий и продолжал выжидать, когда же ему предоставится возможность овладеть Тарентом. Надеялся он, скорее, на случай, и такая возможность в конце концов возникла зимой 213–12 г. до н. э., причем, как предполагают, еще до конца 213 г. до н. э.

В соответствии с устоявшейся практикой для гарантирования верности союзническим отношениям в Риме находилось в качестве заложников некоторое количество знатных граждан Тарента и соседних с ним Фурий. Содержались они в так называемом атриуме Свободы и охранялись весьма формально, так как никто не думал, что у них будут веские основания бежать, вызывая тем самым конфликт родного города с Римом. Наверняка так продолжалось бы и дальше, если бы не живший в Риме посол от Тарента Филеас. Будучи, по словам Ливия, человеком «беспокойным, не терпевшим безделья», он загорелся идеей освободить своих сограждан из их не такого уж и тягостного заключения. Это оказалось довольно просто. Стража и слуги были подкуплены, и ночью Филеас вывел тарентинцев и фурийцев за пределы Рима. Но достичь своих городов им не удалось. Поднялась тревога, и беглецов поймали в Таррацине. Суд был скорым, а наказание суровым: все заложники были высечены розгами и сброшены со скалы (Ливий, XXV, 7, 10–14).

Со стороны римлян это был настоящий подарок для Ганнибала. Теперь граждане Тарента и Фурий оказались объединены общим горем и возмущением перед непомерно жестокой расправой. В Таренте тринадцать знатнейших юношей, чьи родственники были казнены, составили новый заговор с целью освобождения от римлян. Для его осуществления было решено обратиться к Ганнибалу, что и сделали главари заговорщиков, Никон и Филемен, пройдя в пунийский лагерь. Естественно, Пуниец с готовностью согласился им помочь, а при следующей встрече был выработан договор о союзе и план захвата города. Ганнибал обещал сохранить свободу Тарента, его законы и имущество граждан. Тарентинцы не обязаны были платить Карфагену какую-либо дань и размещать у себя чужой гарнизон. Расквартированные в городе римские солдаты должны были быть выданы пунийцам, а их дома отдавались на разграбление (Полибий, VIII, 26, 2–12; 27, 1–2; Ливий, XXV, 8, 1–8).

Чтобы избежать ненужных потерь при штурме, была осуществлена операция, по степени продуманности заслуживающая занять место среди самых известных военных хитростей, примененных в Античности. Главным действующим лицом будущего захвата должен был стать сам Филемен. Задолго до намеченной даты он взял в привычку по ночам выходить из города на охоту через Теменидские ворота и возвращаться под утро. Филемен действительно был заядлым охотником и приходил с добычей (порой он получал ее от карфагенян), которой щедро делился с префектом Гаем Ливием или караульными. Скоро к этим его отлучкам все так привыкли, что в любое время ночи открывали перед ним городские ворота без каких-либо расспросов (Полибий, VIII, 28, 3–10). Все это время Ганнибал бездействовал, находясь в трех днях пути от Тарента, а чтобы это не вызвало подозрений, распространил слухи о своей болезни. И вот когда, по его мнению, подходящий момент наступил, Ганнибал отобрал из армии десять тысяч легких пехотинцев и всадников и глубокой ночью выступил из лагеря. Для обеспечения секретности похода были предприняты особые меры. Перед колонной шли восемьдесят нумидийских всадников, которые должны были останавливать собственных воинов, вырвавшихся слишком далеко вперед, и убивать всех встречных по пути. Никто, кроме самого Ганнибала и, возможно, его ближайших военачальников, не знал цели похода, даже когда до Тарента оставалось всего пятнадцать миль и в каком-то овраге была сделана остановка. Здесь им было сказано только продвигаться по дороге дальше, никуда не сворачивая, и беспрекословно слушать распоряжения командиров (Полибий, VIII, 28; Ливий, XXV, 9, 1–4).

Между тем в Таренте стало известно, что несколько деревень были разорены отрядом нумидийцев. Но если мирных жителей это встревожило, то римский префект, который узнал новости в самый разгар пира, только тверже уверился, что опасаться прихода основной пунийской армии не стоит и речь идет лишь об обычном разбойничьем набеге. Гай Ливий только распорядился, чтобы на следующий день на перехват мародеров вышел конный отряд (Ливий, XXV, 9, 5–7). Он, конечно, и предположить не мог, что захват города карфагенянами уже начался и о нем самом враги тоже успели подумать.